– ЙЯУ! – сказал Коко, устремляя этот оглушительный вопль прямо в правое ухо Квиллера.– Заткнись! – заорал Квиллер.– Что?!– О чёрт! – рявкнул он, когда Коко сбросил на пол полную пепельницу.– Ну и ну! – Голос Фрэн стал резче. – Ваше радушие меня просто ошеломляет!– Послушайте, Фрэн, – сказал Квиллер. – У меня тут вот сию минуту – такой кавардак!.. – Он хотел было объяснить, но услышал щелчок – Алло?Ответом было мертвое молчание, а потом – гудок. Связь прекратилась. Коко стоял твердо опершись левой лапой на рычаг, ТРИ Утром в понедельник, когда Квиллер явился в фотолабораторию, чтобы взять фотографа для репортажа с Тёплой Топи, Одд Банзен щёлкал затвором камеры и во весь голос ругательски ругался. В «Дневном прибое» Банзен был специалистом по транспортным происшествиям и крупным пожарам, а его только что посадили на постоянную службу в «Любезной обители».– Это стариковская работа, – пожаловался он Квиллеру. – Я пока что не собираюсь спускаться с вышки.У Банзена, который недавно залезал на вышку небоскреба, чтобы щелкнуть фейерверк Четвёртого июля, была уйма достоинств и недостатков, забавлявших Квиллера. Самый отважный и самый громогласный из фотографов, он курил самые длинные и самые вонючие сигары. Слыл самым ненасытным желудком и самой сухой глоткой пресс-клуба. Содержал огромное семейство, и кошелек у него всегда был самый тощий.– Не будь я совсем на мели, я бы уволился, – сказал он Квиллеру, когда они шли к автостоянке. К твоему сведению, я надеюсь, что этот глупый журнальчик с треском провалится.Приглушённо чертыхаясь, он с трудом запихнул камеру, штатив и светильники с подставками в свою небольшую двухместную колымагу.Втискиваясь в оставшееся узенькое пространство, Квиллер поддразнил фотографа.– И когда ты наконец раскошелишься, – сказал он, – и поменяешь эту жестянку из-под сардин на настоящую машину?– Только эта и бегает на дешёвом топливе, – возразил Банзен. – И заправляюсь я только на десять миль.– Ну где вам, фотографам, бензин покупать…– Вот поимей шесть малышей, выплаты по закладной и счета от протезиста, тогда и…– А почему бы тебе не сэкономить на этих дорогих сигарах? Они, поди, обходятся тебе по меньшей мере цента по три за штуку.Они свернули на Даунривер-род, и фотограф спросил:– Кто тебе устроил это задание на Тёплой Топи? Фрэн Ангер?Усы у Квиллер у торчком встали.– Я сам устраиваю себе задания.– Просто Фрэн говорила в пресс-клубе что-то в этом роде. Думал, она все эти игры и заварила.Квиллер хмыкнул.– После парочки фужеров мартини она бывает страх как болтлива, – сказал Банзен. – В воскресенье вечером так даже намекнула, что ты девочек не любишь. Ты, видно, что-то такое сотворил, что она прямо-таки взбесилась.– Не я, мой кот! Фрэн позвонила мне домой, а Коко наступил на рычаг да и разъединил нас.– Этот котяра ещё доведет тебя до беды, – предрек Ванзен.Они влились в поток автострады и мчались молча, пока не добрались до въезда на Тёплую Топь.– Занятно, что этим местам так и не дали приличного названия, – сказал Банзен.– Не понимаешь ты психологии высших классов, – ответил Квиллер, – Наверное, живёшь в одной из этих миленьких новостроек.– Я живу на Дивной Опушке. Четыре спальни и большущие взносы по закладной.– А я о чём? Эти Джордж Верниг Тейты явно не хотели бы, чтобы смерть застигла их в местечке под названием Дивная Опушка.Извилистые трассы Тёплой Топи пестрели французскими шато и английскими усадьбами – каждая в рощице старых деревьев. Дом Тейта был богато украшен испанской лепниной; железные ворота открывались во внутренний двор, а по бокам массивной, обитой гвоздями двери стояли чугунные фонари.В дверях газетчиков приветствовал Дэвид Лайк, который провел их в холл, выложенный чёрно-белыми квадратами и сверкавший хрусталем. Бронзовый сфинкс подпирал беломраморную плиту, на которой стоял разлапистый канделябр о семнадцати светильниках.– С ума сойти! – воскликнул Банзен.– Пожалуй, вам с вашим оборудованием нужна кое-какая помощь, – сказал Лайк. Он сделал знак мальчику-слуге, который вскинул на седовласого дизайнера обожающий взгляд мягких черных глаз. – Паоло, давай-ка помоги этим джентльменам из газеты, и, может быть, они сделают твое фото, чтобы ты послал его домой в Мехико.Слуга бросился помогать Банзену втаскивать тяжёлую камеру и комплект штативов и светильников. – Мы пойдем знакомиться с Тейтами? – спросил Квиллер.Дизайнер понизил голос:– Старина где-то отсиживается – стрижёт купоны и лечит радикулит. Он не выйдет, пока мы не заорём в восторге: «Нефрит!» Тот ещё гусь.– А как насчёт его жены?– Она редко появляется, за что мы все ей можем быть только признательны.– Трудно вам было получить у них разрешение?– Нет, он был удивительно покладист, – сказал Лайк. – Вы готовы совершить экскурсию?Он распахнул двойные двери и провел репортёра в комнату, решенную в ярко–зелёных тонах, со стульями и диванами, обитыми белым шелком. Письменный стол был из чёрного дерева с позолотой, на нём стоял французский телефон на золочёной подставке. У дальней стены высился большой гардероб из прекрасно обработанного дерева.– Этот гардероб в стиле бидермайер, – объяснил Лайк, – фамильный, и нам пришлось его использовать. Стены и ковры – цвета зелени петрушки. Цвет стульев можете называть грибным. Сам дом – испанский, около тысяча девятьсот двадцать пятого года постройки; мы спрямили здесь арки, разобрали старые полы и настелили новые.Покуда дизайнер расхаживал по комнате, поправляя абажуры и разглаживая складки искусно вытканных драпировок, Квиллер вгляделся во всё это великолепие и мысленно прикинул, сколько оно должно было стоить.
1 2 3 4 5 6 7 8