Ц ко
робка с бутербродами, коробочка с лекарствами, еще одна сумочка с деньга
ми на всякий случай, с ключами и всякой мелочью Ц и вперед, в холодную, про
мозглую машину, чтобы через всю Москву в больницу, в диализный центр. И это
мы называем жизнью?
В «Вульворте» хорошо предаваться собственным, советским, воспоминания
м. Это сладко. Но романист появился здесь еще и потому, что ему нужно кое-чт
о высказать о своем герое.
Сколько же мы перетерпели из-за этого ширпотреба! Помню рассказ Саломеи,
европейской, мировой певицы, о том, как она, когда пела в опере одной из афр
иканских стран, через горничную продала две или три бутылки шампанского
, чтобы привезти мне карбюратор для автомашины. Так мы платили не за чувст
во безопасности и уверенности в завтрашнем дне, свойственное социализм
у, а за глупость руководящей элиты. Подобные детали уже перестают быть пи
щей для романиста, потому что они так странно спаяны с той эпохой, что треб
уют для выявления художественной выразительности слишком большого поя
снения и очень подробных описаний общей атмосферы.
Много чего подобного промелькнуло у меня здесь в памяти. В частности, как
после какого-то спектакля, летом, я уговаривал Саломею пройтись пешком п
о улице Горького, вверх. Это были молодые годы. Она отказывалась, отнекива
лась, предлагала троллейбус, а вечер был так обворожительно хорош. Причи
ну я узнал позже: она втиснула ногу в модную, от перекупщицы, туфлю 34-го с по
ловиной размера и практически не могла идти. Зато сапожки, которые я на эт
от раз купил с запасом, вряд ли нынче окажутся малы. И тем не менее я верчу л
адно скроенный и сшитый сапожок, вспоминая Саломею еще молодой, босой, на
даче, какие там, даже в мороз, теплые сапожки! Мы и трусики зимой носили тог
да исключительно из шелковой паутинки. Если бы можно было этот сапожок е
ще на ком-то примерить. Ах, вот, оказывается, в чем дело! Вот что загнало оче
нь немолодого мужчину в академически недорогой «Вульворт»!
Вспоминаю: когда больного, страдающего бессонницей Пастернака вместе с
Бабелем «досылом» отправили в Париж на Конгресс в защиту мира Ц между п
рочим, взошедшего на трибуну поэта зал приветствовал стоя, Ц там были и п
осещения магазинов в сопровождении Марины Цветаевой. К этому времени ру
сские, выезжая за рубеж, перестали покупать сувениры. Но он и галстука себ
е не купил Ц всё Зиночке!
Этот поход в «Вульворт» понадобился для того, чтобы в романе ли, в лекции л
и завязать один необходимый узелок: еще одну женщину в судьбе поэта. Не уд
алось завязать на ступеньках вокзала, так значит стянем узелок в располо
женном рядом магазине. Каждой из этих женщин поэтом был подарен цикл сти
хов, вошедших в историю литературы. Не слабо! Значит, за вожделением, за се
ксуальным началом таилось нечто такое невыразимо-крупно-духовное, чего
обойти никак нельзя. Есть, правда, еще одна женщина, последняя в судьбе по
эта, но сумею ли я подойти, чтобы ничего и никого не осуждая, к рассказу о не
й?
Однако пора закончить наш «вульвортский» эпизод. Заканчивается он в тра
ги-комическом плане. В Ленинграде, через который Пастернак возвращался
из Парижа, его остановила таможня: подозрение вызвал чемодан, целиком за
битый женскими вещами.
Но сначала, по хронологии эпизод с примерками в парижском магазине. Опус
тим сложные отношения, существовавшие между Пастернаком и Цветаевой, Ц
от влюбленности в поэтессу до ее ревности Пастернака к Рильке, где она «о
тжимала» поэтов от личного письменного даже общения Ц только через нее
. Поэт всегда, и в жизни и в творчестве, пользуется подручными средствами.
В магазинах он всё время намеревался померить какие-то наряды, которые п
рисмотрел для Зинаиды Николаевны, на сопровождавшую его в «дамский мир»
Цветаеву, и тут же осекался. Сохранилась реплика, к которой можно относит
ься и по-фрейдистски и по-бытовому, рассматривая ее как живую оговорку: «
Но у Зиночки такой бюст!..» Уместен ли тут восклицательный знак?
Я выхожу из «Вульворта», в пластиковом пакете термос и бежевые сапожки. «
Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». Если человеческое
не было чуждо великим поэтам, чего, собственно, стесняться мне? Пастернак
говорил, что поэтическая натура должна любить повседневный быт и что в э
том быту всегда можно найти поэтическую прелесть. Согласимся с этим. У ме
ня же выбор товара, разглядывание его, оплата в кассу Ц всё почти на автом
ате, «работает» лишь одной частью сознания, другая узлом держит имена че
тырех женщин. Особая логика, чтобы донести образы до студента и читателя,
Ц спрямить путь к их познанию. Каждой из них поэт посвятил книгу, Иде Высо
цкой мы обязаны замечательными стихами о Марбурге. Эти богини стоят надо
мною, не заплетя рук и не обнявшись, как балерины в романтических балетах
Фокина. Что же это за город, в котором столько случилось во имя русской поэ
зии?
По улице в одну сторону, от вокзала к центру, бегут машины. Сытая, чистая Ге
рмания, вежливая, самодостаточная провинция. Возле трехэтажного почтам
та, пересекая по мосту еще одну протоку Лана, машины заворачивают налево,
к старому университету, к замку, к центру.
Мысленно вернемся опять к вокзалу. Опять поменяем время. 1923-й, семья Пастер
нака Ц отец, мать, сестры Ц уже два года как покинула Россию. Я думаю, что э
то связано с особенностями менталитета, характером профессии родителе
й: живописец и музыкантша Ц интернациональный, понятный повсюду язык. А
что делать по-настоящему русскому поэту за рубежом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86