– Может быть, и так.
– Это уже сказано было до меня. Мне хотелось бы услышать от вас о том, как вы адаптировались после кино на сцене? Кино ведь, как известно, делается с помощью монтажа – режиссер может склеить что угодно. А спектакль творится на глазах публики. Камера может обмануть. Но театральная публика – живой свидетель, она не даст себя провести. Это требует от актеров особого мастерства. О вас в этом смысле отзываются очень высоко. Если вы специально не учились, откуда взялось это мастерство?
– Я училась, наблюдая за другими актрисами. Ища свой путь в профессию, я работала билетершей в кинотеатре. Бесконечные киносеансы стали для меня настоящей школой актерского искусства. Глядя подряд самые великие и очень плохие фильмы, картины замечательных мастеров – от Антониони до Циннемана, я поняла очень многое. То же самое с театром. Я ходила смотреть Пегги Эшкрофт, Ванессу Редгрейв, Джона Гилгуда, Алека Гиннеса – опять и опять, в одних и тех же ролях и других. Многие из них я просто выучила наизусть. Так что, когда я сама стала играть в этих пьесах, у меня не было проблем с текстом.
– Правду ли говорят, что вы всегда слушаете только одного режиссера – ваш внутренний голос?
– Роль режиссера в театре чрезвычайно важна. Люди платят деньги не за то, чтобы смотреть постановку такого-то или другого режиссера. Они идут смотреть на любимую звезду. Только актер способен привлечь публику. То же самое в кино. Мало кто ходит туда «на режиссера» – если это не кто-нибудь из самых знаменитых, вроде Хичкока, Уайлдера или Лина. Но кто-то должен управлять процессом. Это закон. Вся хитрость в том, чтобы не выпячивать этот факт, чтобы не нарушить хрупкую целостность вещи.
– Из-за этого и возникают ваши разногласия с режиссерами?
– Да, но если речь идет действительно о серьезных нарушениях.
– А как вам работается с Джоэлом де Сантисом?
– Легко. Мы старые друзья. Джоэл начинал в театре, а потом отправился в Голливуд. Мы с ним сделали две мои самые удачные ленты. Теперь, когда он вернулся в театр, я не могу назвать никого, с кем бы мне так хотелось работать над этой пьесой. Пьесу написал южанин, она рассказывает о семье южан, о женщине с Юга. Джоэл родился на Миссисипи. Он знает, что к чему.
– Для вас это важно?
Мисс Кендал буквально пригвождает меня взглядом к креслу. Дурак, откровенно говорят ее глаза. Не следует сомневаться: каждое слово в легенде об этой женщине – истинная правда. Не хотел бы я невзначай очутиться на ее пути.
– Женщина обязана быть стойкой, иначе мужчины сметут ее с лица земли, – продолжает она. – Я отвоевала свое место под солнцем. И приложила к этому немало сил.
– Но вам, наверное, помог брак с главой студии, на которой вы работали. Кое-кто осмеливается предположить, что это был весьма дальновидный шаг с точки зрения карьеры.
– Наболтать можно что угодно. Фильм «Я так хочу» сначала принес мне «Оскара», а уж потом мужа, – хладнокровно парирует она. – Он целых пять месяцев не решался отдать мне эту роль. Хотел снимать известную звезду. Я доказывала, что готова к ней, что набралась достаточно опыта, играя всякую муру, причем совершенно безропотно. Я завоевала право играть Анну. Я заручилась поддержкой студии, потом уломала и его. Я была готова играть и заставила его согласиться с этим. В результате я принесла компании «Оскара» – впервые за восемь лет работы студии!
– И кучу денег. Ваши гонорары возросли.
– Само собой. «Оскар» резко повышает планку.
– Значит, неправда, что после двух кассовых неудач ваша ставка уже не выражается шестизначной цифрой?
Я вдруг вижу перед собой разъяренную тигрицу. Слава Богу, что только в зеркале. Вот сейчас она кинется на меня и вонзит зубы в мое горло. Но дело ограничивается выпусканием когтей. Мне будто говорят: осади-ка назад, парень!
– Я сыграла в двадцати двух фильмах, из них только два последних не окупили затрат в десять раз. Не каждый может похвастаться таким рекордом. В двух последних случаях я сознательно шла на риск, потому что ошибочно решила сменить амплуа. Я сама виновата – выбрала роли, которые мне противопоказаны. И публика мне этого не простила…
Она улыбается, но это улыбка хищницы.
– Как я уже сказала, у меня широкий диапазон актерских возможностей, но он все же не безграничен. «Лошадиная опера» не мой жанр. Мой первый вестерн будет и последним. Если, конечно, не в паре с Клинтом Иствудом… Вторая ошибка заключалась в том, что я решилась сыграть падшую женщину. Этого мой зритель принять не мог.
– На мой взгляд, – попытался возразить я, – вы сыграли великую грешницу так, будто знаете о грехе все и не понаслышке…
Она смотрит сквозь меня отсутствующим взглядом.
– Да, не понаслышке, – эхом отзывается великая актриса.
Мне хочется уточнить – как же именно, но журналистская этика не позволяет.
– Итак, что же впереди? – спрашиваю я. – Кино? Телевидение? Новая пьеса? Правда ли, что Национальный театр предлагает вам роль Аркадиной? Роль будто создана для вас. Живая, независимая актриса…
– …тщеславная, мелочная, скупая, сорока трех лет, а притворяется тридцатитрехлетней, – смеется мисс Кендал.
Ее смех звенит как хрусталь.
– Хочу устроить себе каникулы, – объявляет она. – Сто лет не отдыхала по-настоящему. Я имею в виду не пару недель передышки, а хороший отдых… А потом…
Она улыбается своему отражению в зеркале.
– …а потом – кто знает?!
– Вы! Вы-то знаете?
Я иду напролом, понимая, как рискую.
– Намечается какой-нибудь грандиозный проект? Всем известно, что Билл Бартлет всегда держал на прицеле три новые роли, пока вы играли одну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121