— Вирджиния, я хочу посмотреть твои рукописи. Можно забрать их и пойти ко мне в номер. Я закажу для тебя какой-нибудь еды. Что лучше, сэндвич или молоко?Вирджиния опять улыбнулась, ее полные щеки цвели. Она вся цвела. В этом несуразном и слишком тесном платье она выглядела, словно пухлая Мадонна.— Мой портфель вон там, у стены. Но сначала объясни, почему Стерлинг зовет Алекса Сен-Жюстом?— Ах, это, — Мэгги попыталась улыбнуться. — Это такая семейная шутка. Поняла?— На самом деле — нет.— Ну вот, Мэгги, Я Же тебе говорил, — нахмурился Стерлинг.— Мы так шутим, Вирджиния. Как я, например, когда называю Веру «Венера Сисястая». Только Стерлинг говорит это любя. Поняла теперь?— Ну да, поняла. Кажется, нам уже пора идти. На самом деле, мне надо положить ноги повыше, — она показала на свои щиколотки.Мэгги сглотнула. Ступни и лодыжки Вирджинии распухли и отекли.— Да, — она попыталась представить, как Вирджиния будет вставать. Еще недели две, и для этого понадобится подъемный кран. — Пойдем наверх. Стерлинг, ты с нами? Думаю, можно оставить Алекса и Мари-Луизу их обожателям.— Нет, благодарю вас, я останусь, — Стерлинг вскочил на ноги и, поскольку был джентльменом, поклонился. — Сен-Жюст обещал прокатить меня на самый верх в одном из тех стеклянных лифтов, так что я подожду его. Мое почтение, леди.Мэгги поцеловала его в щеку.— Я люблю тебя, Стерлинг, — шепнула она. — Просто захотелось тебе «это сказать.Стерлинг густо покраснел, словно кто-то развернул перед его лицом прозрачный красный экран.— Я… я… польщен, и все такое, Мэгги. Да… да, правда, польщен. Но ты знаешь, я не очень-то по женской части…— Я люблю тебя как сестра, — заверила она.— Тогда все в порядке, — он заметно расслабился. — Если как сестра, то это можно, Сен-Жюст поймет. Мне бы не хотелось, чтобы он смотрел на меня, как на врага.— Думаешь, он рассердится? Не глупи, Стерлинг. Сен-Жюсту до лампочки, кого я люблю.— Ему очень хотелось бы так думать. Ладно, оставлю старых подруг посудачить, — он опять поклонился. — До встречи.— Да, хорошо. До встречи, — Мэгги слабо махнула рукой.Она сотворила Стерлинга в качестве второстепенного комического персонажа для контраста с ее блистательным идеальным героем. Но для разнообразия она также наделила его способностью время от времени проявлять удивительную проницательность и здравый смысл, так что все изумлялись, когда этот человек открывал рот и вместо чепухи изрекал шедевр мудрости.Все еще размышляя над последними словами Стерлинга, Мэгги сгребла тяжелый портфель, взяла Вирджинию под локоть и вывела ее из зала.— Это строго историческая проза, как всегда?— Нет, я бросила их писать три года назад, когда поняла, что даже если продам все пятнадцать тысяч экземпляров, мои вложения не окупятся. Раздели пятнадцать тысяч на пятьдесят штатов, и получится около трех сотен на штат, не считая округа Колумбия. Так я далеко не уеду. Теперь я пишу любовно-исторические романы о временах Регентства, а те двадцать маленьких книжек приносят мне около десяти долларов дохода в год. Новых я написала уже три, но их не взяли в публикацию.Они очень медленно шли по коридору к лифтам, хотя Мэгги сильно сомневалась, что Вирджиния сумеет побежать, даже если в фойе появится Том Круз.— А чем отличается строго исторический роман от любовно-исторического? — спросила Мэгги.Вирджиния остановилась и потерла ноющую поясницу.— Во-первых, длиной. Во-вторых, там больше любовных сцен. Что-то вроде того. Ты же написала их с дюжину и должна знать. Почему ты качаешь головой?— присядем, — Мэгги подвела ее к маленькому дивану у стены. — Да, любовно-исторический роман длиннее. Сексуальнее. Иногда содержит дополнительные сюжетные линии. Во всяком случае, хорошо, когда это так. Но есть более важное отличие строго исторических романов от любовно-исторических. Я это поняла, и тебе тоже надо понять.— То есть мы подошли к тому, что ты знаешь Большой Секрет, но тебе не дозволено впускать меня в святая святых? — Вирджиния закатила глаза.— Нет, почему же, я тебе расскажу, — рассмеялась Мэгги. Подумав немного, она продолжила: — Перескажи мне какую-нибудь сцену из твоей рукописи.— Хорошо, — кивнула Вирджиния. — В моей любимой книге есть шикарная сцена в салоне, где дамы пьют чай.— Замечательно. А теперь слушай Большой Секрет. В строго историческом романе ты собираешь этих леди в салоне, они сидят на шератоновских диванах, под замысловатыми хрустальными канделябрами, в платьях, которые ты подробно описываешь. Перед ними стоит чайник, сделанный тем-то в таком-то графстве, они едят чудесные маленькие пирожные, приготовленные по особому рецепту поваром-иностранцем, Густавом, которого граф отыскал во время последнего путешествия на континент. Подробности, куча мелких подробностей, результат тяжких исследований, которые мы проводили годами.— Правильно. А дальше?— А дальше, Вирджиния, это и есть строго исторический роман, и не дай бог ты где-нибудь ошибешься. Пятнадцать тысяч твоих читателей мгновенно укажут тебе на это. А в любовно-исторических…— Те, кто их читает, не знают истории?— Нет, они все знают, но их не волнует достоверность фактов. Если честно, то для них эта сцена будет скучной, потому что центральное место в ней занимает чайник. Чайник, одежда, диваны, картины. В книгах этого жанра важно не то, где герои находятся, на чем сидят или как одеты, а что они говорят. Ты набрасываешь обстановку, придаешь ей некий исторический колорит, но не заваливаешь читателей своими познаниями. Вместо этого ты подробно описываешь, что люди говорят, чувствуют, думают. К черту серебряный чайник, Вирджиния!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82