Просто никаких известий не получаем.
Он помолчал. Автоколонна проехала, последние уходящие огни метнулись по мокрой, разбитой дороге; по черной земле, которая поглощала любой свет – втягивала в себя, не отпускала; по его лицу – на секунду четкие черты дрогнули, поплыли, словно вода под ветром...
– В том, что их куда-то там не пропустили, – сказал он наконец, – нет ничего странного. Их терпят, но не любят, драйверов. Они, знаешь, ребята отчаянные – там только такие и держатся. Мало ли, что они там натворили. А что касается того, что там все выглядело странно... понимаешь, вообще-то ходят слухи, что с какими-то местами просто пропадает связь. Но, по-моему, это не относится к крупным городам, а до мелочи ни у кого руки не доходят. А может, ему просто померещилось... Не знаю.
Я вздохнула.
– Где мы вообще живем? – говорю. – Раньше было точно известно, что может быть, а чего – нет. А теперь все готовы поверить во что угодно.
Томас пожал плечами. Может, он относился к тем рационального склада людям, которые вообще предпочитают не забивать себе голову всякими глупостями.
– Пошли, – говорит, – теперь до утра ничего интересного не будет.
Мы вернулись к джипу, и я увидела, что от машины отделился темный силуэт. Кому-то еще не спится.
– Эй! – негромко окликнул Томас.
– Это я, – откликнулась Кристина.
– Как твои дела? – спросил он. – Отошла немного?
Она устало сказала:
– Ага. Пока машина не едет, все в порядке. А может, завтра легче будет. Я думаю, это дело привычки.
– Ну-ну, – неуверенно отозвался Томас. Кажется, он не верил в приспособляемость.
– Нам еще долго ехать? – по-моему, и сама Кристина в эту приспособляемость не очень-то верила.
– Если бы не было всяких посторонних факторов, – ответил он, – я бы сказал – дня четыре. При условии, что мы не будем очень гнать, а будем щадить себя и машину. Но, учитывая, что на дорогах творится... надо будет, кстати, радио послушать.
Он нырнул на переднее сиденье и вылез, держа в охапке какую-то темную массу, которая распалась на портативный приемник и пластиковый коврик. Развернул коврик, устроился возле машины и врубил радио, правда, негромко. Оттуда доносился треск, шипение, странные плывущие звуки, потом какой-то горячечный голос, который кричал:
– А мне наплевать! Кто остался? Никого там не осталось! Дай мне два самолета, по крайней мере! Ну, хоть один! Я эту заразу выжгу... – Голос замутился, побледнел и ушел в сторону; опять раздался сухой треск атмосферных разрядов, потом вдруг выплыл еще один голос, женский, бодрый до идиотизма:
– А сейчас для наших мужественных парней, которые рискуют жизнью на дорогах, певица Ника Зарудная споет песню «Сегодня я с тобой, орел мой горный».
– С ума посходили, – пробормотал Томас, вырубил радио, которое уже начало самозабвенно выводить:

Сегодня я с тобой, орел мой горный,
Сегодня я уже не буду гордой, –

и полез обратно в машину.
Кристина задумчиво поглядела ему вслед.
– Я его боюсь, – сказала она. – Как тебе удается с ним ладить?
Я честно сказала:
– Сама его боюсь. Но он, по-моему, ничего плохого не хочет. Просто себя так держит.
– Мне тут неуютно, – говорит она. – Остальных я тоже не знаю.
– С остальными все понятно. Они-то как раз на виду. Игоря я давно уже знаю – года два-три. Он хороший мальчик. Разумный, спокойный. Он с виду выглядит слабым, но мне кажется, что это не так. Просто домашний мальчик, вот и все. А Герка... я его самого не очень хорошо знаю, так, общие знакомые. Но, в общем, таких людей тоже хватает. Он привык быть сильным... ему это очень важно, думаю. А кто сейчас сильный? Вот он и мучается.
– Тяжело с ними... Ты-то как держишься?
– Да никак, – говорю. – Так, стараюсь не скандалить. И то, знаешь... Мы все время друг у друга на виду. Уйти некуда. Отдохнуть от посторонних глаз негде. Как тут убережешься?
– Вот все вы меня обвиняете, – сказала она с неожиданной горечью, – что я негибкая. Что требую от людей слишком много. Вот они меня и не любят.
Ну чего от меня она хочет, бедняга?
– Кристинка, а кто кого сейчас любит? Кто сейчас согласится взять на себя ответственность за другого человека? Сознательно, во всяком случае. Ты же посмотри, во что мы все превратились!
А ведь и правда, думаю. Уж не знаю, каким нужно обладать героизмом, чтобы решиться в наше время на какие-то прочные человеческие отношения... и что из этого получится.
– Все мы, – говорю, – получаем то, что заслуживаем. Поспать не хочешь?
Я пошла внутрь. Там хоть тепло.
Может, ей хотелось еще поговорить – просто потому, что на самом деле мы почти друг с другом не разговаривали – так, по необходимости. А о чем говорить – жаловаться противно, хвастаться нечем...


* * *

На следующий день нас обстреляли.
До сих пор мне трудно восстановить последовательность событий. Все произошло слишком уж быстро. Вспышки света я уловила боковым зрением, потом раздался грохот и одновременно с ним – удар. Наш джип подскочил, пошел юзом, каким-то образом Томас ухитрился его выправить, и тут раздался второй удар, от которого машина съехала на обочину и перевернулась на бок. Да, видимо, так все и было... Я сидела на заднем сиденье вместе с Игорем и Кристиной, каким-то чудом мне удалось упереться руками и ногами в спинку переднего сиденья – сознание в этом никакого участия не принимало. Я склонна полагать, что кричала, а может, и кто-нибудь еще, не я одна, но этого я, ей-Богу, не помню. Потом, внезапно, навалилась неподвижная ватная тишина... Мотор не работал. Наконец, Томас спросил:
– Все живы?
Я отозвалась:
– Да, – но это была только я одна. Потом откликнулся Герка.
– Что там у тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38