Вот все, что могла себе позволить аристократическая дама во имя истины и благоразумия.
По заключении дебатов защитники полагали, что им остается мало что прибавить, чтобы добиться полного оправдания их клиента.
И потому велико было удивление толпы, в несметном числе наполнявшей зал в ожидании вердикта суда, когда председатель прочел приговор, которым Тапиока присуждался к шести годам тюремного заключения.
– На сколько? – переспросил Тапиока, плохо расслышавший.
– На шесть лет, – грустно повторил ему начальник карабинеров.
Тогда Тапиока со своеобразной торжественностью поднял руку по направлению к судьям и возгласил несколько приподнятым взволнованным голосом.
– Я не крал ничего… Но если за кражу трех мильонов полагается всего шесть лет отсидки, – ладно же!…
Все замерли в ожидании.
– Ладно! Тогда даю слово, что как только выйду на волю, все сделаю, чтобы и впрямь их украсть!
Среди оглушительного шума публика поднялась уже, чтобы направиться к выходу, как вдруг громкий, звучный и властный голос, заставивший вздрогнуть синьору Орнано, покрыл собою весь этот гвалт.
– Маленькое заявление, господин председатель! – крикнул этот голос.
Высокий молодой человек, элегантной внешности, одетый в безукоризненный серый редингот, стоял посреди претория Преторий – в Древнем Риме – место в военном лагере, где располагалась палатка полководца, его ставка; военный совет при полководце. Здесь – место, где располагается высшее должностное лицо, осуществляющее судебно-правовые функции.

, окруженный судьями и адвокатами, с недоумением смотревшими на него.
– Эге! – воскликнул Тапиока, остановившись вместе с карабинерами, которые загляделись на незнакомца. – Да то же Каскариллья!…
Это был действительно Каскариллья, с высоко поднятой головою, с его худым бесстрастным лицом и ясным, стальным, повелительным взглядом. Он стоял с непокрытой головой, и в руках его был чемоданчик желтой кожи.
– Заявление как нельзя более простое! – повторил он высоким голосом среди напряженного молчания.
– Что вам угодно? – спросил один из судей.
– Виновник кражи трех миллионов – я!
Фраза, произнесенная со спокойствием и уверенностью великого артиста, произвела потрясающий эффект. Все остолбенели.
– Как? Что вы такое говорите? – пробормотал прокурор, который счел незнакомца за сумасшедшего.
Каскариллья поставил чемоданчик на председательский стол.
– Миллионы, хранившиеся в несгораемом шкафу коммерции советника Орнано, украл я, я один, и я явился представить тому доказательства.
При этих словах коммерции советник Орнано, стоявший тут же в претории, окруженный всякого рода высокими особами, почувствовал себя от волнения близким к апоплексии. С багровым, налившимся кровью лицом, точно притягиваемый магнитом, он придвинулся на несколько шагов к Каскариллье, безотчетно опасаясь, как бы тот не исчез так же быстро, как появился.
Каскариллья взглянул на него, и в его ироничных глазах сверкнул загадочный огонек.
Норис Орнано с бледным как смерть лицом, полузакрытым полями ее эффектной шляпы, последовала за мужем, стараясь овладеть своими, охваченными беспокойством, нервами.
В толпе поднялось перешептывание, сначала тихое, затем усилившееся от ожидания и нетерпения и грозившее перейти в бурю.
– Повторяю, миллионы взял я… – раздался снова голос Каскарилльи. – И вот они…
Он открыл чемоданчик, вынул оттуда пачки и мешки и разложил их на председательском столе. Мешки при опускании издали металлический звон.
Одновременно головы всех находившихся в зале вытянулись и нагнулись к деньгам, словно колосья в поле под внезапно налетевшим порывом ветра.
– Прошу коммерции советника Орнано, – добавил Каскариллья, – проверить, те ли это пачки и мешки, которые находились в его несгораемом шкафу и сохранили до сих пор свою подлинную упаковку.
Коммерции советник Орнано в присутствии этой огромной толпы, в животном дыхании которой он чувствовал алчность, еще более страстную, еще более наглую, чем его собственная, не осмелился приблизиться к деньгам. Но он прекрасно видел и убедился, что это его деньги.
Председатель, совершенно оторопелый, тупым бессмысленным взглядом смотрел то на холодно улыбающегося Каскариллью, то на Орнано, который выглядел таким растерянным и сконфуженным, словно его раздели.
– Так как же, синьор Орнано? – промямлил он, наконец. – Ваши это деньги или нет?
– Да, да, господин председатель, – хриплым, сдавленным голосом поспешил отозваться советник. – Я узнаю… узнаю прекрасно… мои деньги…
– Вы убедились, господин председатель, – насмешливо раскланялся Каскариллья. – Позвольте же мне воздать дань преклонения перед величием правосудия, вновь увенчавшего себя сегодня осуждением невинного.
Такая пощечина вернула председателю его самообладание.
– Карабинеры! – крикнул он, протягивая руку. – Арестовать…
– Одну минутку, господин председатель, – прервал Каскариллья. – Разрешите также и мне выполнить в свою очередь акт справедливости, позвольте мне сначала вернуть эту сумму ее законному собственнику. Коммерции советник приблизился, инстинктивно протягивая руки. Каскариллья остановил его.
– Господин советник! – заявил он резко. – Я сказал, что желаю возвратить эти деньги их законному собственнику. Но этот законный собственник – не вы!…
Зал казался пустым: так глубоко было молчание, среди которого прозвучали металлически отчеканенные слова Каскарилльи.
– Нет, не вы! – повторил он… – Вы… по отношению к деньгам… к этим деньгам, не более как простой вор, пошлый, презренный воришка, неизмеримо пошлее Тапиоки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37