На глаза попалось зеркало, висящее на стене. Он поднялся и подошел к нему. Зеркало, потемневшее и мутное, было подвешено за крючок, припаянный к металлической рамке, в одном из углов его было потускневшее изображение цветка. Он стал смотреться в зеркало и не мог оторвать взгляда от своих глаз, он вглядывался и вглядывался и настолько погрузился в них, что могло показаться, что он заснул стоя; он уже не понимал, где он, что вокруг него, и видел только свои глаза. Он не мог ни о чем думать, для него существовал только взгляд собственных глаз… Так он стоял, пока внезапная дрожь, начавшись от лодыжки, не сотрясла все его существо. Он догадался, что это кошка задела его хвостом. А кошка, когда он так внезапно вздрогнул, отошла, села поодаль и стала вылизывать лапку.
В нем что-то зарождалось, что-то горькое, оно росло, раскрывалось, и горечь овладевала им все сильней. Он схватил зеркало и бросил в кошку. Кошка убежала. Он вышел следом.
Солнце уже покинуло двор. Он в нерешительности остановился возле бассейна. С улицы доносились крики и топот играющих детей. Их гомон раздражал его. В поисках кошки он окинул взглядом цветник, где земля, утоптанная от постоянной беготни детей, была склизкой от мыльной воды, выплескиваемой после стирки, и бедный соседский домишко, перед которым росло всего три гранатовых деревца, чьи плоды, не успев созреть, становились игрушками под ногами ребятишек.
Тут он увидел свою пушистую голубоглазую кошку, шагавшую тихо и неспешно через двор. На улице шумели дети, а кошка шла медленно, обнюхивая все, что попадалось на пути. Он тихонько позвал: «Зиба, Зиба!» – и пошел за ней. Кошка сначала ощетинилась, но потом спокойно и привычно остановилась. Он схватил ее и стиснул так, что она вопросительно и страдальчески мяукнула. Он посмотрел ей в глаза. Хотел бросить ее о землю, но она смотрела все так же удивленно, и это лишало его сил, бросало в дрожь. И тогда он сильно ударил ее по голове, потом еще сильней, кошка извивалась, пытаясь освободиться, и выла, а он, часто и горячо дыша, твердил приглушенно и злобно: «Гадина… гадина…» И бил ее головой о стенку бассейна. Он был весь в ожидании – не шевельнется ли она хоть чуть-чуть. Держа кошку за передние лапки, он поднял ее, и тельце безжизненно повисло в воздухе. Он раскачал его и со словами «Провались ты» швырнул в сторону. Кошка ударилась о стену и с глухим стуком упала.
Он в ярости рванулся, подбежал к упавшей Зибе и, дрожа и задыхаясь от возбуждения, пнул ее ногой, потом крепко схватил и поднял с земли. Хвост и лапки Зибы бессильно обвисли. Он огляделся.
Густая свинцовая тень спускалась на землю, и кончились те быстротечные мгновения, которые отсчитываются собственной, внутренней таинственной мерой, несоотносимой с ходом часовой стрелки.
Он уже вышел из мира лихорадочной злобы и властного слепою инстинкта уничтожения: расслабленность кошачьего тельца передалась и ему, он пришел в себя, в глазах прояснилось. Он попытался увидеть что-то в мордочке и закрытых глазах кошки. Расслабленность и бессилие перешли в его руки; безжизненное тело кошки скользнуло между его ослабевшими пальцами, и неодолимая дрожь пробежала по нервам. Он успел собраться, подхватил кошку, сильно сжал ее и осторожно опустил на землю.
На улице бегали и визжали дети; тяжелая давящая темнота, спускаясь, постепенно охватила все небо. Послышались шаги: одна из соседок проходила через двор. Взгляд его проследовал дальше, к погружавшимся в темноту углам двора, к ветвям деревьев, постепенно исчезающим в нарастающей тьме, к опрокинутым тазам, лежащим возле бассейна, к потрескавшимся кирпичам… Тут он увидел свою дверь и вспомнил, что скоро придет жена. Взглянул на кошку. Вновь окинул взглядом двор, и сразу ему представились запах смердящей падали, ненавидящие голоса и взгляды соседей, а потом нескончаемые попреки, выспрашивания, домыслы… все эти взгляды и крики ворвались в его душу из будущего. Он поднял кошку, спрятал ее на груди под одеждой и вышел за ворота.
Он тяжело дышал, стараясь удержать ходившую ходуном грудь. Под мышкой у него была мягкость пушистого тельца кошки, а на груди – твердая головка, и он все прижимал кошку покрепче, чтобы не упала. На улице, визжа и галдя, играли дети, и он постарался как можно быстрее (но все-таки не бегом) пройти мимо. Потом он подошел к чану, набитому зловонными отбросами. Остановился. Хотел было выбросить кошку на эту кучу гнили, но потом побежал, стремясь оказаться как можно дальше, унести ее далеко-далеко, так далеко, чтобы навсегда от нее избавиться, чтоб и не слышать о ней никогда. Он прошел через крытый базарчик; в лавках уже горели огни. Он все шел, пока не оказался у дверей какой-то мечети. Он вошел в ее темный каменный коридор, там был спертый воздух и от стен веяло холодом. Ему было очень страшно. Он кинулся вперед и вбежал во внутренний двор мечети. Было уже темно. Вытащив кошку из-под одежды, он положил ее там же, где стоял. Здесь, посреди пустого просторного двора мечети, страх и раскаянье оставили его, и, опуская кошку на землю, он уже досадовал на поспешность, с какой бежал из дома, чтобы спрятать кошку. И, пнув ее ногой, вышел из мечети. А та вся так сжалась и съежилась, что, казалось, от нее осталась одна шкурка. Напряжение отпустило его; сознание того, что он всех обманул и никто никогда не узнает, что он сделал, приятно расслабляло нервы. Он, торопясь, воротился домой той же дорогой и, когда поднимался по ступенькам, увидел жену, выглядывавшую из двери. Та, убедившись, что это ее муж поднимается по лестнице, исчезла.
Он остановился в дверях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17