Не может быть! Сергей подошел поближе. Да нет, он не ошибся. Точная копия купленного во Франции украшения! Он почувствовал, как по спине побежали неприятные ледяные мурашки, а на лбу выступил холодный пот. Неужели его обманули? Где Корнилин мог видеть украшение? Что происходит? Неужели ему всучили подделку?
Сергею даже не денег было жалко, его возмутил хитро подстроенный обман. Лили неплохо изучила его, она знала, на какую приманку он может пойматься. И он не обманул ее ожиданий! Отчасти, ее можно было понять, – в ней заговорила отвергнутая женщина. Такая женщина, оскорбленная и униженная, мечтает о мести, лелеет ее, тщательно готовит, и, наконец, с успехом осуществляет.
– Что ж, поздравляю! – подумал Сергей о Лили с некоторым восхищением. Вряд ли он сам смог бы отомстить лучше. Коварства ей не занимать! Но он-то, он-то каким лопухом оказался! «Бестолковый русский Иван», – как они, наверное, называли его между собой с этой ее таинственной «приятельницей».
Сергей то закипал от бешеной обиды, то готов был расхохотаться. Он умел ценить хорошую игру, пусть даже и чужую. Черт! Как тощие французские девчонки обвели его вокруг пальца!
– Надо уметь проигрывать достойно, – сказал он сам себе и несколько успокоился. Но желание немедленно повидать Артура и поговорить становилось нестерпимым.
Когда после нескольких рюмок коньяка и бесконечных причитаний и жалоб художника, Сергей, наконец, вытащил из кармана и показал золотую подвеску, Артур, что называется, позеленел. Глаза едва не выскочили у него из орбит, он хотел что-то сказать, но закашлялся. Губы его посинели, и Сергею показалось, что он сейчас свалится замертво со стула.
– Г-где ты эт-то взял? – наконец, стуча зубами, выговорил он еле слышно.
ГЛАВА 3
Человек в черном провел на выставке два дня, и ему так и не удалось увидеть Корнилина. Утешало его только то, что он мог досыта налюбоваться портретом Евлалии, который назывался «Искушение». Название очень даже правильное. Она смотрела, откровенно соблазняя, пробуждая запретные желания, делая их невыносимыми. Когда становилось невмоготу, человек выходил на улицу, бродил по засаженному каштанами и кленами скверу, пытался успокоиться, слушая шелест упругой листвы, вдыхая горячий летний воздух. Не получалось. Сама атмосфера Харькова была наполнена тлением, запахом еловых веток, разрытой земли, увядших цветов… Здесь ее похоронили, Евлалию, засыпали навеки ее прекрасное лицо, которое приходит к нему теперь только в снах, душных и тяжелых, тесных, как ее последнее пристанище. Человек сжал зубы от очередного спазма в черепе, жуткой болью растекшейся вниз, до самой шеи. Он хотел пойти на кладбище, и не мог. Вдруг, он не найдет ее могилу? Или найдет? Чего он больше боялся?
Если надо будет вытряхнуть душу из этого Корнилина, он ее вытряхнет! Он вытряхнет душу из кого угодно, чтобы узнать, где они увидели ее? На картине Евлалия как живая. Очень хороша копия, которую он увидел на Арбате, но с подлинником ни в какое сравнение не идет. Проклятый художник – настоящий гений! Он словно подсмотрел в душу Евлалии… понял ее до конца и написал ее такой, какой она была, а не казалась.
Если Корнилин и сегодня не явится, придется искать его, дома или где еще, – не важно. Человек в черном давно разузнал, где живет художник, и теперь дело оставалось за малым.
К ночи улицы опустели, все затихло. Особенно окраины. Даже бродячие собаки улеглись спать в теплых, нагретых за день укромных уголках. Редкие фонари почти не давали света. Человек в черном никогда не позволял себе быть беззаботным. Он оставался незаметным даже на этих пустых и сонных улочках, двигался бесшумно и легко, как тень.
Дом художника был окружен высоким деревянным забором, за которым раскинулся густой дикий сад, залитый лунным светом. Калитка была закрыта на замок. Одинокий прохожий ловко перебрался через забор, не издав ни звука, скользнул вдоль стены. Все окна в доме, кроме окна спальни, были темными. Сквозь зеленые шторы пробивался тусклый свет ночника. В щелку было видно, как Нина, жена художника, расчесывает волосы перед зеркалом; у нее измученное лицо, синие тени под глазами.
Человек в черном ни за что не стал бы пугать женщину. Он повернул за угол, в поисках открытого окна или любого другого способа проникнуть в дом без лишнего шума. Если постучать, Корнилины не откроют. Они чего-то боятся. Интересно, чего? Или кого? Особенно сам Артур. Он вообще не высовывает носа из дому. Даже на выставку так и не пришел. Странно все это и непонятно.
Одно из темных окон оказалось слегка приоткрытым. Честно говоря, незваный гость не ожидал такой беспечности от насмерть перепуганного Артура. Нехорошее предчувствие сжало сердце. Кажется, это окно мастерской… Он помедлил всего мгновение и скользнул внутрь. Это действительно мастерская: пахнет красками, лаками, старым деревом… Глаза проникшего в дом человека быстро привыкли к темноте. Он любил мрак ночи. Это была его стихия. Его ремесло подразумевало покров тайны. Он предпочитал оставаться невидимым.
Незваный гость осмотрелся. Что-то вызывало его беспокойство. Пожалуй, стоит воспользоваться фонарем. Единственное окно, через которое он проник внутрь, было занавешено плотной темной шторой. Человек в черном позаботился, чтобы не было ни малейшей щелочки, и только после этого зажег фонарь.
В помещении был творческий беспорядок – множество подрамников, целые штабеля картона, неоконченные картины, старые этюдники, пыльные драпировки, какие-то вазы, старинная этажерка в углу, сваленные в кучу тряпки, тюбики и баночки с краской, уголь, мелки, карандаши, цветные стекла – чего тут только не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22