Лев абсолютно ничего не помнил, но врождённый оптимизм и непоколебимая вера в собственные силы всколыхнули в нём ту неистребимую, вечную жажду жизни, столь характерную для каждого истинно русского человека. Пусть он ничего не помнит и не знает, пусть он наг и одинок, но руки и ноги пока целы, голова на месте, а значит, он сумеет найти своё место даже в этом чужом мире! И ещё посмотрим, кому будет хуже…
Старика в чалме звали Хайям ибн Омар. Лев был убеждён, что где-то уже слышат это имя, но, естественно, никак не мог припомнить, где? Характер у старого Хайяма был вздорный, внешность – вроде сморщенной луковицы с козлобородой порослью. Как понял Оболенский, в молодости дедок отличался завидной крутизной нрава и наводил шороху везде, где мог. То ли был великим разбойником, то ли вором, то ли аферистом, в общем, крупным спецом по криминальной части… На старости лет начал пить, отсюда впадать в философию, пописывать нравоучительные стишки и вести в целом законопослушный образ жизни. В те времена власти решили ужесточить режим контроля над преступным элементом – и многие друзья и ученики старика были казнены на плахе без всякого суда и следствия. Бывший «авторитет» поклялся отомстить, но не сносить бы и ему головы, если бы по воле всемогущего Аллаха не обнаружил он в одном из старинных кувшинов не вино, а настоящего джинна! Бабудай-Ага выполз из горлышка пьяным в стельку, на радостях пообещав дедуле исполнить три его желания. Умудренный долгими часами размышлений над пиалой с креплёными напитками, Хайям ибн Омар принял судьбоносное решение – найти себе достойного преемника и, передав ему всё своё мастерство, спустить этот бич божий на мирно спящий эмират. Всё ещё не совсем протрезвевший джинн отправился на поиски и… доставил в близлежащие от Багдада пустыни того самого Льва Оболенского, чьё тело на данный момент в состоянии комы возлежало под капельницей в НИИ Склифосовского. Как получилось, что один человек одновременно находился и тут и там, до сих пор никто не сумел более-менее связно объяснить… Джинн за дорогу быстренько выветрил из головы весь алкоголь, а его теперешний хозяин, не переставая ругаться и жаловаться, носился взад-вперёд по хижине, лихорадочно размышляя: куда бы теперь пристроить этого голубоглазого великана? Внешность Льва мгновенно стала его минусом, а вот потеря памяти, наоборот, плюсом, ибо представляла поистине неограниченные возможности. Чем дедушка и не преминул воспользоваться…
– О возлюбленный внук мой, пользуясь благорасположенностью Аллаха, я спешу раскрыть тебе тайну твоего рождения. Будь проклят шайтан, лишивший тебя памяти… Но преклони свой слух к моим устам и внимай, не перебивая. Ты родился в славном роду великих воров Багдада!
– Вот блин… Саксаул, а ты точно уверен, что мои предки были большими уголовниками?
– Не саксаул, а аксакал! Аксакал – пожилой, уважаемый человек, а саксаул – это верблюжья колючка! Сколько можно повторять, о медноголовый отпрыск северных медведей?!
– Ладно, не кипятись… Я ж не со зла, просто слова похожие…
Старый Хайям мысленно вознёс молитву к небесам, прося даровать ему долготерпение. На самом деле Лев постоянно ставил своего учителя в тупик совершенно незнакомыми и явно немусульманскими словечками. Нет, память так и не вернулась к нашему герою, но его речь навсегда осталась яркой и самобытной речью молодого россиянина нашего века, Оболенский ни за что не мог бы объяснить, что означает то или иное выражение, но к нему быстро вернулся столичный гонор и особый, присущий только москвичам, «чёрный юмор», чаще приписываемый врачам и юристам.
– О'кей, дедушка Хайям! Общую концепцию я уловил, можешь лишний раз не разжёвывать. Родоков себе не выбирают, примиримся с тем, что есть. Ты только поправь меня, если я собьюсь с курса партии… Итак, как я тебя понял, все мои предки по материнской линии были валютными аферистами и мастрячили полновесные динары из кофейной фольги. Папашка был карманником, дед – конокрадом, дядя ввел рэкет на караванных тропах, и громкое имя Оболенских громыхало кандалами от Алма-Аты до Бахчисарая. Кстати, как там фонтаны? А, не важно… Стало быть, я с малолетства был передан тебе на воспитание и заколдован злым ифритом, чтоб ему охренеть по фазе конкретно и бесповоротно! Я правильно так цветисто выражаюсь? За пять с лишним лет эмир Багдада публично репрессировал всю мою родню, и они сгинули на Соловках. Тебе же удалось скрыться, подкупить Бабудай-Агу и в конце концов вернуть меня к жизни как общественно полезного члена коллектива. Верблюд моих мыслей дошёл до колодца твоего сознания, не рассыпав по пути ни зернышка смысла из хурджинов красноречия?
– Ва-а-х, как он говорит, хозяин… – восхищённо прищёлкнул языком чёрный джинн. – Клянусь аллахом, у него за плечами целых два медресе!
– Я понял только про верблюда, – сухо откликнулся Хайям, но Льва это ничуточки не обескуражило.
– А теперь ты хочешь, чтобы я, как праведный сын нереабилитированного врага народа, взял в руки меч возмездия и обкорнал им бороду эмира? С моей стороны – нон проблем, вопрос лишь в отсутствии специальных навыков. Чей-то мне кажется, что мой батяня не особо утруждался образованием отпрыска…
– Что ты хочешь сказать? – окончательно запутался дед.
– Я воровать не умею, – честно улыбнулся Оболенский.
– Ах, это… – безмятежно отмахнулся Хайям, и его узловатые пальцы сделали тайный знак навострившему ушки джинну. – Знай же, мой возлюбленный внук, что на самом деле ты являешься величайшим и искуснейшим из всех воров Багдада!
– Не может быть…
– Бабудай-Ага, подтверди!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18