И сделала это с какой-то внезапной решимостью, словно заранее обдумала этот жест; уже целиком войдя в роль Бернара, я добавил:— Я должен поблагодарить вас и за все остальное — за письма и посылки…— Теперь это в прошлом, Бернар. Вы здесь.Она пристально смотрела на меня своими серыми, внимательными глазами, которые не умели смеяться. Было в ней что-то от школьной учительницы, и я с еще большей, чем накануне, силой ощутил: меня экзаменуют.— Я счастлив быть здесь, — глупо сказал я; в этот момент ее рука более дружески оперлась на мою, и неуместная мысль пронеслась у меня в мозгу: она девушка.— Чему вы улыбаетесь? — тихо поинтересовалась она.— Тому, что чувствую себя в безопасности… Что, кажется, у меня есть наконец дом!— Это правда? Вы говорите это не только для того, чтоб сделать мне приятное?— Элен, как вы можете?.. Она убрала руку и оперлась подбородком на переплетенные пальцы.— Да, знаю, жизнь у вас была не из легких.— Может быть, не такая уж нелегкая, но проведенная в трудах и одиночестве… Пришлось вкалывать, чтобы прочно поставить дело. Помогать было некому: родители умерли. Дядя — очень щедрый человек, но наведывался во Францию раз в несколько лет…— Есть ли от него известия?— Нет. Боюсь, не умер ли он, бедняга. У него была неизлечимая болезнь печени.— А вы не пробовали возобновить отношения с сестрой?— Нет. И не стану.— Почему?— Да потому, что Жюлия… Мне бы не хотелось, например, знакомить вас с этой особой, понимаете?— Да, — медленно выговорила Элен. — В семье не без урода. В соседней комнате зазвонил телефон, но она не тронулась с места.— Я представляла вас иным, — вновь заговорила она.— Из-за моей профессии?— Ну да. Вы казались мне более могучим, более…— Вроде лесоруба, — засмеялся я.— До чего я глупа! — смутилась она, и мне это понравилось.Телефон надрывался, я повернул голову в сторону гостиной, но Элен, чуть пригнувшись ко мне, объяснила:— Это сестре. Не обращайте внимания. Аньес часто звонят.— Вы сожалеете? — спросил я.— О чем?— Ну… что я не похож на лесоруба? Она взглянула на часики и поднялась.— Нисколько, — с игривостью, на короткий миг осветившей ее лицо, ответила она, и я словно подглядел в ней маленькую девочку, какой она когда-то была.— Элен!— Я тороплюсь! Ешьте досыта. Отдыхайте.Она ушла. Телефон умолк, зато звякнул колокольчик в передней и послышались чьи-то удаляющиеся голоса. Я намазал хлеб маслом. До чего же здорово есть сколько душе угодно! Газета сползла на стул. Я развернул ее и еще раз прочел встревожившую меня заметку. В общем-то, она ничего не значила. О том, что неизвестный, обнаруженный мертвым на железнодорожных путях, был беглым военнопленным, умолчали. Видимо, на этот счет существовала инструкция. В остальном — предположение об убийстве, общее место, журналистские штучки…И тут меня осенило, я отложил нож. Мыслимо ли это? Как же я сразу-то не догадался о том, что буквально бросается в глаза? Если теперь я признаюсь, что я не Бернар, меня непременно заподозрят в убийстве с целью занять его место. Может быть, даже в умышленном убийстве. Моя ложь, как ловушка, захлопывалась за мной. Правду говорить слишком поздно. Я так резко оттолкнул от себя чашку, что кофе выплеснулся на скатерть. Стоп!… Не спешу ли я с выводами? Действительно ли я вынужден лгать и дальше? Приговорен ли оставаться Бернаром?.. Но способен ли я выдержать взгляд Элен в случае, если признаюсь, что…? Нет! Я слишком далеко зашел в отношениях с ней. К тому же я не могу позволить женщине судить меня. «Ну что ж, старина, — с горечью подумал я, — женись на ней. Если уж быть Бернаром, то до конца!» Чем больше я представлял себе последствия своей… неосторожности, тем больший испытывал страх. Я удрученно повторял: «Ты Бернар! Ты Бернар!» Ну да, я Бернар, и любая ничтожная оплошность может меня погубить, а сколько их я уже совершил. Мое благодушие сменилось отчаянием, я даже подумал, не сбежать ли мне, не скрыться ли, пусть это и позорно. Но деньги?.. Жерве был беден, одинок. А у Бернара имелся счет в банке. Решительно я погружался в пучину грязи и низости. Стоило ли спасать свою шкуру ценой такого позора? Но ведь речь не о моей шкуре, а о моем будущем творении, лучшем, что есть во мне, единственном оправдании моей жизни. Нет, этим я ни за что не поступлюсь. Впрочем, еще есть время все обдумать. Может быть, есть какая-нибудь уловка, которая поможет мне выпутаться.Вновь зазвонил телефон. Что может быть ужаснее этого настойчивого властного зова, раздающегося среди полнейшей тишины. Выведенный из себя, я бросился в гостиную: сниму трубку, отвечу первое, что взбредет в голову. Но Аньес опередила меня. Разговаривая по телефону, она рассматривала меня тем маниакальным отсутствующим взглядом, который появляется у людей, ведущих телефонный разговор в присутствии постороннего.— Алло, да… Это я… Прекрасно… Нет, не в три… Чуть позже… Пять подойдет?.. Условились, буду ждать.Голос у нее был хрипловатый. Взгляд близоруких, лишенных блеска глаз несмело останавливался на мне и тут же скользил прочь, привлеченный чем-то другим. Она медленно положила трубку на рычаг и, едва я шагнул в сторону столовой, сделала мне знак остаться. До меня донеслись отдаленные звуки рояля, извлекаемые неумелой рукой.— У нас тут тихо, — сказала Аньес.— Это ваша сестра?— Да. Дает уроки, — ответила она, злобно рассмеявшись. — Нужно жить, не так ли?— Но ведь…— Ничего, быстро все поймете. Идемте завтракать!— Я как раз этим занимался.Войдя в столовую, она оглядела стол. У нее было скуластое лицо, с острым подбородком.— Она вас морит голодом, так я и знала. Подождите!Юркая, неразговорчивая, загадочная, она исчезла;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46