Я написал ее, думая о тебе. Ты не откажешься ее исполнить… Ты поможешь мне пережить мою смерть… Это твой долг передо мной… Твой долг передо мной… Твой долг передо мной…»
Игла кружила по одной и той же бороздке.
Голос сразу стал каким-то механическим. Но нелепое повторение придало ему призвук угрозы. Лепра остановил пластинку. Когда он обернулся, его поразило потерянное лицо Евы. Он схватил ее за плечи.
— Ева… родной мой, приди в себя… Это нас так потрясло, потому что застигло врасплох. Но в конце концов, это же не серьезно.
— Очень серьезно, — прошептала Ева. — Для тебя, может, и нет. А меня это сводит с ума. Он считал меня способной… О-о! Жан!
Она прижалась головой к плечу Лепра. Она признавала себя побежденной. Он хотел обвить рукой ее плечи. Она его оттолкнула.
— Погоди…
Она хотела снова включить проигрыватель, но волновалась так, что никак не могла попасть иглой в нужную бороздку. Из микрофона вылетали нелепые обрывки фраз. «Ты не против, что я говорю тебе „ты“… У тебя были любовники… дорогая моя Ева, берегись… Ты поможешь мне пережить мою смерть…»
— Хватит, хватит! — закричала она. — Жан, умоляю… Заткни ему рот!
Он рывком поднял звукосниматель, пластинка остановилась. Началась пытка молчанием. Лепра, сунув руки в карманы, упершись в грудь подбородком, разглядывал узор на паласе.
— Но к чему эта пластинка? — спросила наконец Ева. — Чего он добивался? Он же понимал, что я никогда не буду исполнять эту песню.
— Может, он этого и добивался, — заметил Лепра. — Чтобы ты ее не пела.
И снова молчание.
— Ты веришь, что я способен на все? — немного погодя спросил Лепра. — Ты считаешь меня таким преступным, как утверждает он?
Он настороженно вглядывался в Еву.
— А я? — сказала она. — Ты и вправду веришь, что я стремлюсь навязать тебе свою волю?
Они не знали, что ответить друг другу. Они вдруг почувствовали себя едва ли не врагами. Лепра опустился на колени перед Евой.
— Вот вопрос, который мы не должны себе задавать, — прошептал он. — Ева, то, что я сделал, произошло случайно, ты ведь это знаешь, правда?.. Ну так вот. Твой муж ошибся. Он вообразил, что против него составлен какой-то дурацкий заговор. Мы никогда и в мыслях не имели избавиться от него. Такова наша с тобой правда — настоящая правда. Поэтому я предлагаю — давай разобьем пластинку.
— Но песня…
— Тем хуже для песни… Будем логичны, дорогая. У нас хватило мужества инсценировать несчастный случай… во избежание худшего. Мы не можем сохранить пластинку. И потом, я тебя знаю. С тебя станется, оставшись одной, начать прокручивать ее и уверить себя, что мы оба — чудовища.
— Это правда.
— Вот видишь.
— Но ты забываешь одно… Кому-то известно, что пластинка существует. Кто-то прослушал ее раньше нас.
— Кто?
— Тот; кто мне ее послал. Лепра нахмурился.
— Тот, кто тебе ее послал, — повторил он изменившимся голосом. — Об этом я не подумал.
Он резким движением выпрямился, схватил бумагу, в которую была упакована пластинка. Адрес старательно выведен крупными буквами. Печать разборчива: «Почтовое отделение 17, авеню Ваграм». Отправлено накануне.
Лепра скомкал бумагу, взял в руки коробку. Обыкновенная картонная коробка.
— В самом деле, — сказал Лепра. — Кто-то в курсе… И все же нет, не может быть. Твой муж не из тех, кто будет с кем-нибудь делиться своими маленькими тайнами. Даже Мелио ни о чем не знал. Не будем поддаваться воображению. Я начинаю понимать, как он все устроил. Он записал пластинку, сам упаковал ее в коробку, надписал адрес, а поручить ее отправить он мог кому угодно — хоть посыльному в ресторане. «Если я внезапно умру, отнесите пакет на почту…»
— Но зачем это?
— Чтобы смутить твою душу. Чтобы нас разлучить. Ясно же. И вообще, такой жест! Признаюсь тебе, я был потрясен… Но теперь…
Лепра бросил взгляд на портрет Фожера. Страх его прошел.
— Я разобью пластинку, — сказал он. — Но сначала запишу мелодию. Песня хороша. Жаль ее уничтожать.
Он порылся в бумажнике, вынул листок.
— Ты можешь поставить ее снова?
Фортепиано опять заиграло мелодию. Лепра уже знал ее наизусть. Он на скорую руку набрасывал ноты, восхищаясь простым и непосредственным искусством Фожера. Никто не будет петь эту песню, но потом, позднее, он найдет слова, которые выразят чувства композитора. «Это твой долг передо мной». В памяти Лепра всплыла эта фраза Фожера. Злость пробудилась вновь. Он быстро закончил работу, взял пластинку.
— Предоставь это мне. Мы должны защищаться. Пластинка гнулась, не поддавалась. Жану пришлось растоптать ее каблуками на выступе камина. Он почти не слышал, как зазвонил телефон. Ева, словно сомнамбула, прошла через комнату, сняла трубку, лицо ее осунулось еще больше.
— Сейчас приеду, — сказала она.
— Что случилось?
— Мелио получил бандероль. Он хочет нам ее показать.
4
Серж Мелио протянул руки навстречу Еве.
— Мне очень жаль, что я потревожил вас, дорогая мадам Фожер, но я потрясен… Садитесь, прошу вас… И вы также, мсье Лепра.
Чувствовалось, что Мелио растерян, взволнован, а может быть, даже обрадован. Он указал на свой стол, где валялись клочки вскрытой бандероли, обрывки бечевки и свернутый трубкой нотный листок.
— Вот что я получил с четырехчасовой почтой, — сказал он. — С трудом верится.
Он надел очки, огромные очки в роговой оправе, почти совсем скрывавшие его лицо, и развернул ноты.
— Это песня, — продолжал он. — А автор… Впрочем, нет… взгляните сами.
Он протянул партитуру Еве и из деликатности обратился к Лепра:
— Это такой уровень, такое мастерство, такая поэзия… Слова совершенно простые, и тем не менее… И само название — «Очертя сердце»… Песня обращена к каждой женщине, к каждому мужчине… «Очертя сердце».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48