Значит, мне следовало дождаться ночи. Может, у постели Нериса дежурит сиделка? А может, и нет. А что, если Нерис принял снотворное? Возражения, трудности возникали без счета. Еще один довод против. Но чем я рисковал? Ссорой с Мареком? Они никогда не заходили особенно далеко. К тому же я считал, что правота на моей стороне.
Я дождался одиннадцати вечера, и, когда выскользнул из своей палаты, в клинике все уже спали. В длинном коридоре — ни души. Я на цыпочках добежал до двери Нериса. Сиделки при нем не оказалось. Он спал на спине с открытым ртом. Мне было его хорошо видно при свете синеватого ночника над кроватью. Закрыв за собой дверь, я потихоньку приблизился к кровати. Как жаль его будить! Я подошел вплотную. В комнате было очень жарко, поэтому он откинул простыню и одеяла. Я отчетливо видел широкий шрам вокруг шеи, наподобие ошейника; я протянул руку, чтобы потеребить его за плечо. Рукав, задравшись довольно высоко, открыл какое-то странное пятно на бицепсах. Я наклонился. Мои глаза осознали раньше моего мозга: татуированное сердце, пронзенное стрелой… и буквы, перекошенные сжатием мускулов: «Лулу».
От бешеного сердцебиения меня забила дрожь. Тем не менее мне достало мужества осторожно приподнять простыню…
Потом я бежал к двери. К горлу подступила тошнота. Я чуть ли не стучал зубами. Я вернулся к себе в спальню, сжимая грудь, уже не в силах удержаться от рвоты. Просто не знаю, как я сумел одеться, спуститься к дверям, убежать из клиники. Знаю только, что я очутился в такси.
— Вы больны? — спросил меня шофер.
— Да… да… Поехали быстрее!
Я назвал домашний адрес префекта и, доверившись водителю, провалился в небытие.
Поначалу Андреотти подумал было, что я заболел. Я и в самом деле был болен. Я уже не держался на ногах. Дрожал всем телом. Префект набросил мне на колени плед, велел глотнуть спиртного.
Я не переставая твердил:
— Я знаю все… Я знаю все…
Я прекрасно видел, как он сердился за то, что его разбудили, но мое поведение было таким странным, что он сдерживался, сгорая от любопытства узнать, что же такое я обнаружил. Ценой большого усилия над собой я наконец бросил ему правду в лицо:
— Миртиль не умер!
Да нет, я не должен был с этого начинать, не то он откажется мне верить. И никто мне не поверит. Меня сочтут сумасшедшим. Я и сам не был уверен, нахожусь ли в здравом уме. А между тем я чувствовал, как мои мысли выстраиваются в надлежащем порядке. Яркий свет очевидности, пронзивший меня молнией там, у изголовья Нериса, теперь уступал место рассуждениям, пока еще отрывочным, но уже все более последовательным. Я попросил вторую порцию арманьяка. С чего начать, Господи, ведь время не терпит?! Префект смотрел на меня страшными глазами, в которых читались ужас и жалость.
— Вспомните, Гаррик, — тихо сказал он. — Миртиль был гильотинирован в присутствии свидетелей, слова которых сомнению не подлежат… Его труп был расчленен… Вы это помните?
— Да, да… Но вопрос не в этом. Префект нахмурил брови.
— Полно, Гаррик!
— Выслушайте меня, — попросил я. — Умоляю… Если бы я не увидел собственными глазами, то мог бы еще сомневаться… но я тоже свидетель, достойный доверия.
Я сосредоточился, чтобы дать себе время собрать частицы мозаичной картины, которая не была еще в моей голове полной.
— Вы позволите мне начать издалека? — продолжал я.
— Все, что угодно, лишь бы вы не подвергали сомнению смерть Миртиля.
— Согласен! Оставим этот вопрос на время в стороне.
Кровь стучала у меня в висках. Алкоголь обжигал внутренности. Но мысль работала все быстрее и более четко.
— Никто, — начал я, — не знает Миртиля лучше Режины Мансель — вы с этим согласны, не так ли?
— Да.
— Она нарисовала мне портрет Миртиля, который я не забыл: это был человек решительный, эгоист, необычайно ловкий и способный провернуть такие дела, которые считались невозможными. Пример тому — его последний hold up.
— Знаю, знаю, — нетерпеливо прервал префект. — Только ей неизвестно, что перед казнью Миртиль стал совершенно другим человеком.
— Вот в этом и заключается вся проблема. Действительно ли он изменился или же просто стремился ввести людей в заблуждение?.. Что он, в сущности, возвратил из награбленного? Исключительно добытое преступлениями, которые ему были инкриминированы. Но те миллионы, десятки миллионов, которые могли принести ему нераскрытые преступления, те, об авторе которых мы продолжаем пребывать в неведении, — их он ловко утаил.
— Ему от них толк невелик! — хихикнул префект.
— Возможно!… Но Миртиль был знаком с профессором Мареком. Не спрашивайте у меня доказательств. Мы их отыщем. Я просто говорю, что он был знаком с ним, потому что дальнейшее показывает, что они были сообщниками.
Префект сел напротив меня и прикрыл ноги полами домашнего халата.
— Абсурд! — сказал он.
— Даже если это и абсурд, припишите очко в мою пользу, господин префект. Впрочем, почему бы Миртилю не знать Марека? Он мог его встречать, у него консультироваться — еще до своего ареста. Или же он мог узнать из газет, что Марек интересуется проблемами трансплантации — это ни для кого не составляло секрета. Наконец, он по необходимости имел многочисленные беседы с Мареком уже в тюремной камере с того самого момента, как решил завещать свое тело науке — посмертно. А значит, профессору непременно нужно было его осматривать, провести всякого рода анализы. Но Миртиль обладал несметным богатством, а Марек, со своей стороны, нуждался в больших средствах для успеха своих экспериментов.
— К чему вы клоните?
— Вот к чему. Миртиль знал, что обречен… Так вот, при всех обстоятельствах он ничем не рисковал, пытаясь вместе с Мареком провести посмертный эксперимент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53