– Попробуй.
– Они к-кричали, что я ведьма, – горестно пробормотала она. – Тогда, раньше.
Гладящая ее рука остановилась, потом возобновила свое неторопливое движение. Он не спешил говорить, давая ей время, необходимое, чтобы успокоиться.
Слова срывались с ее уст прерывистым потоком. Голос дрожал:
– Временами я вижу какие-то события… О тех людях, которых знаю. Я…, я могу предсказать, если что-то должно случиться… Или узнать, что кто-то лжет. У меня бывают вещие сны и видения. Не часто, но они сбывались.
Слухи об этом дошли до Москвы. Люди говорили, что во мне зло. Они называли это колдовством, потому что не могли объяснить по-другому. Они меня боялись. А потом этот страх перешел в ненависть. Я стала для всех представлять опасность. – Она содрогнулась и прикусила нижнюю губу, испугавшись, что не остановится и признается во всем.
Он прижимал ее к своему плечу, шепча слова утешения.
Постепенно рыдания ее перешли во всхлипывания. Она положила голову ему на грудь и проговорила почти по-детски:
– Я совсем вымочила вам рубашку.
Он вытащил из внутреннего кармана платок и поднес к ее носу. Она, как ребенок, шумно в него высморкалась, заставив его улыбнуться.
– Тебе лучше? – ласково спросил он.
Тася взяла из его руки платок и кивнула, промокая глаза.
Теперь, когда она перестала плакать, оказалось, что боль, столько месяцев сидевшая у нее в груди, исчезла. Стоукхерст заправил за ухо выбившийся локон, погладив большим пальцем нежную мочку.
– Вы были сердиты на меня сегодня, – охрипшим голосом проговорила Тася. – Почему?
Люк мог бы придумать какое-нибудь расхожее и бессмысленное объяснение. Но он решил сказать ей правду.
– Потому что ты собираешься однажды исчезнуть, так и не рассказав, кто ты и что с тобой случилось. С каждым днем ты становишься для меня все большей и большей загадкой.
Ты не более реальна, чем туман в лунном свете. Я рассердился, что не могу владеть чем-то…, кем-то…, кого я так отчаянно хочу. Потому-то я и пытался тебя уязвить.
Тася понимала, что должна отойти от него. Инстинктивно она чувствовала, что он не будет удерживать ее. Но легкое поглаживание его пальцев завораживало. Дрожь удовольствия прошла у нее по телу.
Он нежно дотронулся ладонью до ее подбородка и спросил:
– Скажи мне, сколько тебе лет на самом деле? Я хочу знать правду.
Она удивленно заморгала:
– Я уже говорила.
– В каком году ты родилась? – настаивал он.
Тася поморщилась.
– В тысяча восемьсот пятьдесят втором.
– Восемнадцать, – задумчиво произнес Люк. – Восемнадцать лет.
Тася решила объяснить, почему она раньше говорила по-другому:
– Формальные годы не имеют значения. Важно, сколько…
– Избавь меня от этих разговоров: «Не важно, сколько лет, а важно, сколько пережито».
Он выпустил из пальцев ее подбородок и тряхнул головой, словно событий этого дня оказалось и для него с избытком.
Встревоженная его молчанием, Тася шевельнулась в его объятиях. Он, казалось, совершенно забыл, что продолжает ее держать.
– Милорд, – с опаской проговорила она, – наверное, вы теперь меня уволите?
Он насупился:
– Вы что, так и будете при каждом разговоре задавать этот вопрос?
– Я подумала, что происшедшее сегодня… Вы можете решить…
– Нет, я не собираюсь вас увольнять. Но если вы еще раз спросите об этом, я лично пинками выгоню вас из поместья…
Он завершил это свирепое заявление поцелуем в лоб. Губы его были теплыми и нежными. Затем, медленно подняв ее голову, он заглянул ей в глаза:
– Ты уже пришла в себя?
Тася совершенно растерялась, она не понимала, как объяснить его поведение.
– Не знаю. – Она отодвинулась от него, хотя больше всего ей хотелось скрыться от мира в его объятиях. – Спасибо за платок. Вы, наверное, хотите получить его обратно?
Он взглянул на мокрый льняной комочек, который она держала перед ним.
– Оставь его себе. И не надо благодарить меня. Я виноват в том, что он тебе понадобился.
– Нет, – мягко отозвалась Тася. – Вы не виноваты. Я слишком долго таила все в себе… – Она замолчала и, обхватив себя руками, повернулась к круглому окну, в котором колебались их искаженные отражения. – Знаете, в древности русские строили свои крепости на вершине холма. Когда на них нападали завоеватели-татары, они поливали водой этот холм со всех сторон. Через короткое время вода превращалась в лед, по которому никто не мог взобраться наверх. Осада длилась, пока не таяли лед и припасы. – Она провела пальцем по стеклу. – Долгое время я была одна в своей крепости. Никто не мог войти ко мне, а я не могла из нее выйти. И мои запасы…, тоже истощились. – Она подняла на него глаза, светлые и светящиеся, как опалы. – Думаю, вам, милорд, это чувство знакомо.
Люк внимательно посмотрел на нее. Она не стала отводить взгляда. Внешне она была вполне спокойна, но жилка, бьющаяся в ямке у горла, как раз над краем черного шелкового воротника, выдавала ее волнение. Он коснулся трепещущей кожи, прошептав:
– Продолжайте. Что еще, по-вашему, вы знаете обо мне?
Внезапно проникновенность момента была разрушена сухим и резким голосом:
– А-а, вот вы где! – В дверях стояла Айрис Харкорт с застывшей на губах улыбкой. Она обращалась к Тасе, но взгляд ее был устремлен на Стоукхерста. – Мы все очень беспокоились за вас, дорогая.
– Со мной все в порядке, – ответила Тася.
Рука Стоукхерста упала, отпустив ее.
– Я и сама вижу. Вечер оказался более драматичным, чем я ожидала. Мадам Миракль сбежала, гости развлекают сами себя музыкой. К счастью, среди них оказалось несколько хороших пианистов. – Леди Харкорт обратилась непосредственно к Стоукхерсту:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105