– Я только что назначил временного монсеньора. Он будет исполнять обязанности палача до тех пор, пока Конклав не выберет нового.
Взгляд Соверина леденеет. Он забыл о своем страхе перед ересью, как только зашла речь об ущемлении его полномочий.
– И кто будет монсеньером? – спрашивает он.
– Я, – отвечаю я.
Соверин заходится смехом и поворачивается к сэру Томасу так резко, что его волосы рассыпаются по лбу.
– Вы нарушаете порядок Конклава, сэр Томас. Эльф не может быть верховным патачом – а я вижу, что передо мной эльф. Если вы сочли возможным отступить от закона, тогда я по праву должен стать временным монсеньором. Это моя община, я и должен очистить ее от скверны.
Брови Чартуотера приподнялись, ибо сама мысль о том, что Соверин может стать монсеньором, показалась ему нелепой.
– Эльф возводится в ранг верховного палача, если отдал свою душу демонам, Соверин. Твоя – еще с тобой.
– Отдавший душу становится слугой преисподней. Почти каждый из них.
Соверин пятится, ибо у него вдруг рождается подозрение, что он тщетно взывает к справедливости. Несчастному глупцу пришло на ум, что он стал жертвой политического заговора, направленного на свержение Конклава.
– Только один человек из многих способен сохранить при этом себя, – произносит Соверин, обращаясь ко мне. – Где демон, которому ты отдал свою душу? Ответь.
Он видит топор верховного палача в моих руках, и его голос прерывается.
Франсуаз смеется, выгибаясь. Ее глаза вспыхивают алым огнем.
– Он отдал ее мне, – говорит она.

3

Городишко оказался маленьким и грязным, как почти любой провинциальный городок. Вывеска на дверях аптеки приглашала на бал ветеранов Лернейской кампании.
Судя по дате, он состоялся полтора месяца назад.
Солнце вставало над горизонтом, только не стоило надеяться, что его лучи сделают городок приятным на вид.
– Еще две мили к северу, – произнес Соверин Риети. – Там есть указатель.
Он вновь поднял стекло своей машины, и мелкая пыль поднялась из-под колес.
– Как хорошо, что он взял напрокат автомобиль, – процедила Франсуаз, глядя ему вслед. – Не хотела бы я провести путь в его обществе. Останови перед закусочной, я хочу есть.
– Соверин уедет.
– Он сказал, что есть указатель.
Фасад закусочной полностью состоял из стекла. Два водителя грузовиков в легких майках без рукавов выходили из дверей и о чем-то разговаривали.
– Только не смотри на людей так, словно попала на задворки цивилизации, – предупредил я. – Нам, пожалуйста, два больших гамбургера.
– Говорю же вам – я его сбил, – продолжал человек в кепке, надетой козырьком назад.
Двое его слушателей кивали головами, сжимая в крупных ладонях запотевшие стаканы с водой. Это была закусочная для водителей.
– Три больших гамбургера, – поправила меня Франсуаз. – И коктейль-мороженое.
– У нас нет коктейля.
– Он упал на дороге, и я слышал, как его кости хрустнули у меня под колесами.
– Врешь ты. Не мог ты ничего слышать – мотор ревел.
– Да говорю тебе – слышал.
– У вас на витрине написано: «Коктейль-мороженое», – сказала Франсуаз.
– Нет коктейля. Хотите пива?
Франсуаз посмотрела на него так, словно он предложил с ним переспать.
– Я выпрыгиваю из кабины – вот-те, господи, думаю, человека сбил. Только он же сам выскочил – прямо передо мной. Но кто бы мне поверил?
– Никто бы тебе не поверил.
– У них нет коктейля-мороженого, – обвиняющим тоном произнесла Франсуаз, причем так громко, что владелец закусочной не мог ее не услышать. – А на витрине написано, что есть. Разве это не задворки цивилизации?
– Ну, думаю, – под суд пойду. А что прав лишат, это точно. Лежит тот мужик – аккурат под правым колесом, и вся шина в крови.
Франсуаз с аппетитом откусила большой кусок, прислушиваясь к разговору.
– Соверин не сел к нам в автомобиль, потому что ему не понравились твои духи, – сказал я, пододвигая к себе охлажденную газированную воду. – Он чуть сознание не потерял, когда подошел к тебе.
– А потом смотрю я – жив еще тот парень. Глаза открывает да смотрит на меня. И вот те крест – улыбается.
– Да брось. Куда ж улыбаться мужику, если под колесом лежит.
– Вот те крест, улыбался. А потом встал.
– У меня хорошие духи.
– Ты хочешь сказать – очень дорогие. Мы подвозили Соверина всего пару минут до конторы проката машин – и он чуть не потерял сознание.
– Просто этот импотент никогда не видел красивых женщин.
– Френки, ты думаешь только об одном.
– И встает он, а колесо-то проворачивается.
– Заливаешь. Представь, сколько тонн-то в грузовике.
– Правду говорю – встал, и я слышу, как ящики у меня в кузове гремят. И смотрю – а грудь-то у него вся внутрь вдавлена, и ребра белые торчат.
– Заливаешь. Ой заливаешь.
– Да слушай ты. Он этак на меня смотрит и говорит: «Аккуратнее надо ездить, папаша». И эти, те, что легкие, – у него так и бьются под ребрами. Я с места сдвинуться не мог…
– Майкл, а тебе нравятся мои духи?
– Мне нравится в тебе все.
– Ты не ответил.
– А я все рот-то открываю, сказать чего-то хочу, а ни словечка не могу произнести. Он-то смотрит на меня, усмехается. И я смотрю – грудь у него обратно выпрямляется, и ребра на место становятся. Только рубашка как была порванная, так и осталась.
– А сколько ты принял перед тем, как поехать?
– Да ничего я не пил. Можно ли за рулем…
– Френки, твои духи на самом деле сбивают с ног.
– Это хорошо или плохо?
– Но вот что – кровь его так у меня на бампере и осталась. Я как полмили отъехал – ни жив ни мертв. К реке свернул, минут сорок драил.
– Помолчи.
Слова эти были произнесены тихо, водитель, рассказывавший свою историю, повернулся к двери и почесал в затылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20