А приобучился этому в Соловецком монастыре. В монастыре не ужился: нрав имел строптивый и язык – как бритва.
Изба Маркела в Архангельске вся была заставлена маленькими кораблями. В долгие зимние вечера мастер сидел обычно на низеньком сосновом чурбане и при свете сальницы оснащал игрушечный корабль. Около Маркела всегда множество детей. Он любил рассказывать о своих удивительных путеплаваниях. В праздники Маркел ходил ругаться со всякими начальниками.
Приехавший с Петром Первым знатный барин заказал Маркелу модель голландского корабля. Жена этого барина, увидев готовую модель, сказала:
– Мастер, не бери у мужа денег за эту игрушку. Я возьму их в пользу вдов и сирот.
Маркел отвечает:
– Не твое, сударыня, дело о бедняках печалиться.
– Ах ты пьяница! – вспыхнула барыня.– Я слабая здоровьем, и то беспокою себя ради голодранцев…
– Нет, ты не слабая,– перебил Маркел.– Ты богатырка. Ты, сударыня, носишь на плечах достояние бесчисленных вдов и сирот. И не чувствуешь этого.
Плечи знатной барыни украшены были драгоценностями.
Евграф
Соловецкие суда отличались богатством украшения. Я знавал там ревнителя искусства сего рода. Его звали Евграф, был он отменный резчик по дереву. Никогда я не видел его спящим-лежащим. Днем в руках стамеска, долото, пила, топор. А в.солнечные ночи, летом, сидит рисует образцы.
Евграф беседовал со мной, как с равным, искренно и откровенно.
Я восхищался легкостью, непринужденностью, весельем, с каким Евграф переходил от дела к делу.
Он говорил:
– И ты можешь так работать. Дай телу принужденье, глазам управленье, мыслям средоточие, тогда ум взвеселится, будешь делать пылко и охотно. Чтобы родилась неустанная охота к делу, надо неустанно принуждать себя на труд.
Когда мой ум обленится, я иду глядеть художество прежде бывших мастеров. Любуюсь, удивляюсь: как они умели делать прочно, красовито…
Нагляжусь, наберусь этого веселья-и к своей работе. Как на дрождях душа-то ходит. Очень это прибыльно для дела – на чужой успех полюбоваться.
Кондратий Таpapa
Слышано от неложного человека, от старого Константина.
У нас на городовой верфи состоял мастер железных дел Кондрат Тарара. Он мог высказывать мечтательно о городах и пирамидах, будто сам бывал. Сообразно нрав имел непоседливый и обычай беспокойный. Смолоду скитался, бросал семью.
Столь мечтательную легкокрылость Маркел ухитрился наконец сдержать на одном месте двадцать лет.
Удивительнее то, что и память о Маркеле держала Тарару на месте другие двадцать лет.
А хитрость Маркела Ивановича была детская.
Весной не успеет снег сойти и вода сбежать, Кондрат является в приказ.
– Прощай, Маркел Иванович. Ухожу.
– Куда, Кондраша?
– По летнему времени на Мурман или на Мезень. Может, к промыслам каким пристану.
Маркел заговорит убедительно:
– Кондраша, навигация открылась. В якорях, в цепях никто не понимает. Именно для летнего времени невозможно нам остаться без тебя.
– Ладно, Маркел Иванович. До осени останусь. Значит, трудится на кузнице до снегов. Работает отменно.
Только снег напал – Кондратий в полном путешественном наряде опять предстает перед Маркелом:
– Всех вам благ, Маркел Иванович. Ухожу бесповоротно.
– Куда же, Кондратушко?
– Думаю, на Вологду. А там на Устюг.
Маркел руки к нему протянет:
– Кондрат! В эту зиму велено уширить кузницу, поставить новых три горна. Не можем оторваться от тебя, как дитя от матери.
– Это верно,– скажет Тарара.– Зиму проведу при вас. Весной Кондратьева жена бежит к Маркелу:
– Пропали мы, Маркел Иванович! Тарара в поход собрался. Уговори, отец родной!
Приходит Тарара:
– Ухожу. Не уговаривайте.
– Где тебя уговорить… Легче железо уварить. Прощай, Кондрат… Конечно, этим летом повелено ковать медных орлов на украшение государевой пристани… Ну, мы доверим это дело Терентию Никитичу.
– Вы доверите, а я не доверю! Ваш Терентий Никитич еще в кузнице не бывал и клещей не видал…
Вот так-то год за годом удерживал Маркел милого человека.
В которые годы Маркела не было в Архангельске, Тарара все же сидел на месте:
– Воротится Маркел Иванович из Койды, тогда спрошусь и уйду.
Но Маркел Иванович из Койды отошел к новоземельским берегам и там, мало поболев, остался на вечный спокой.
А Кондрат Тарара остался в Архангельске:
– Мне теперь не у кого отпроситься, некому сказаться.
Корабельные вожи
В устье Северной Двины много островов и отмелей. Сила вешних вод перемывает стреж-фарватер. Чтобы провести большое судно с моря к городу Архангельску или от города до моря, нужны опытные лоцманы. В старину эти водители судов назывались корабельными вожами.
Когда Архангельский посад назвался городом, в горожане были вписаны корабельные вожи Никита Звягин и Гуляй Щеколдин. Звягин вел свой род от новгородцев, Щеколдин – от Москвы. Курс «Двинского знания» оба проходили вместе с юных лет. Всю жизнь делились опытом, дружбой украшали домашнее житье-бытье. Гостились домами: приглашали друг друга к пирогам, к блинам, к пиву.
Но вот пришло время, дошло дело – два старинных приятеля поссорились как раз на пиру.
Вожевая братчина сварила пиво к городскому празднику шестого сентября. Кроме братчиков в пир явились гости отовсюду. Обычно в таких пирах каждая «река» или «город» знали свое место: высокий стол занимала Новгородская Двина, середовый стол – Москва и Устюг, в низких столах сидели черные, или чернопахотные, реки.
После званого питья у праздника в монастыре Звягин поспешил веселыми ногами к вожевому пиву. Здесь усмотрел бесчинство. Братчина и гости сидели без мест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15