снаружи Танжера нет.
-- Там же вовсе не Танжер! -- восклицаю я.
Вместо этого -- панорама гор на другой стороне долины. Я вхожу в вестибюль, уставленный шкафчиками с белыми, красными и розовыми керамическими орнаментами и арабесками из полированного дерева. В поперечном коридоре передо мной проходит старуха, я говорю "Здрасьте", и она отвечает: "Здрасьте". Следую за ней в комнату, где есть еда -- тот же самый кекс с корицей, -- и несколько человек, все они кажутся дружелюбными и любезными.
После завтрака в "Столовой Николса" (обычного -- два поджаренных яйца с беконом, коржики, тост и кофе...) пошел смотреть квартиру Майкла. Старое здание, выстроенное на века в 1912 году, с большим балконом, двумя выдвижными двуспальными кроватями, просторными чуланами, кухней, ванная с ванной, и в кухне -- кирпичные стены. По краю балкона в сорока футах над улицей гуляет миленький серый котенок. Я постоянно нервничаю, когда вижу кота на таком вот карнизе. А если мимо пролетит птица?
Преодолеваю шок от того, что приходится вставать и натягивать на себя остывшую одежду перед курсом лечения. Звонок от д-ра Брэдли, ветеринара, по поводу Руски. Кажется, у кота какая-то разновидность кошачьего СПИДа, и в любом случае нужно делать биопсию. Я уже сказал ему, что какими бы ни были расходы, я обо всем позабочусь. Он оставляет у себя Руски до завтра, и я хочу приехать навестить его. Я в самом деле очень люблю этого кота.
Вчера вечером какой-то подвид легавого доставал меня по поводу моего пистолета. Я ношу с собой автоматический "Ругер" 45 калибра и длинный барабанный "Кольт". Наконец, легавого я могу хорошенько разглядеть. На нем какая-то узкая рубашка из черного бархата с желтой эмблемой -- я подозреваю, знаком его полномочий. У него худое вытянутое лицо, и, присмотревшись, я могу заглянуть ему между губ. Зубы, десны, бледно-серые глаза, одновременно сумасшедшие и отсутствующие. Кошмарное лицо, и теперь я его повсюду узнаю. Если память не подведет... раньше я его никогда не видел.
Затем -- сон об укладке вещей. У меня большой чемодан -- и, кажется, осталось десять минут. Начинаю швырять туда одежду и свою "Киёгу", Стальную Кобру, выкидную дубинку на пружине. Надеюсь, с таможней хлопот не будет. Десять минут. Подумать только, квартира смутно напоминает квартиру Майкла с балконом.
~~~
Встретил на улице каких-то инопланетян, и один подарил мне очки. Я теперь -- в чем-то похожем на магазин оптики, везде зеркала и стеклянные полки, и я понимаю, что вижу все довольно ясно. Инопланетяне образуют в Париже группу, и я ем с ними вместе в ресторане. С первого взгляда они -не очевидные инопланетяне, просто все довольно причудливо одеты в какие-то костюмы, а у одного -- крупное лицо, фут в поперечнике, на теле обычных размеров. Кажется, они довольно благожелательны. В группе -- как мужчины, так и женщины. Вот приносят счет, и я вношу свою долю, которая представляется справедливой, какой-то неизвестной мне валютой: большие серые банкноты на пергаментной бумаге.
Вчера после трехдневного визита уехал Марк Юэрт. Я теперь чувствую себя гораздо собраннее. На картине, которую я писал в последний день его визита, его лицо выступило довольно отчетливо. Он -- чрезвычайно милое и благотворное присутствие.
В доме на Прайс-роуд. Смотрю в прихожую и вижу фигуру в черном монашеском капюшоне -- она стоит в конце прихожей у задней лестницы, ведущей вниз на кухню и в цокольный этаж. Очень испугавшись, иду к ней и, наконец, хватаю ее за запястье. Но она тает и скользит вниз по ступеням, а я пытаюсь позвать маму из передней комнаты:
-- Мама! Мама!
Но слова не вылетают изо рта. Снова в своей комнате я вижу свет в ванной и снова зову маму.
Герр Профессор:
-- Это поднимается из подвала разума. Восстает из "Ид"... из Бессознательного.
Мне это напоминает судью Ученая Рука, который говорил адвокату, повторявшему какой-то очевидный аргумент:
-- Как можно безопасно допустить, есть определенные вещи, которые Суд знает.
Эта фигура уже появлялась в сновидениях, и меня всегда так парализует страхом, что даже крикнуть не могу.
Вчера нарисовал картину, которая называется "Le Revenant"(64), как раз с такой фигурой в мантии, покрывающей голову так, что видны лишь черные очертания на месте лица.
Позже в доме -- Ханке и Гарвер. По хозяйской спальне, где спали мать с отцом, разбросаны чемоданы. Чемоданы окованы золотом, замки, застежки и ремешки из золотых цепочек.
Даю Ханке десять долларов в какой-то сомнительной валюте.
Иду по узкой улочке в Марракеше с Брайоном Гайсином. Улочка сверху крыта -- как и многие улицы в Марокко. Лежит снег, примерно фут глубиной, но не кажется, что холодно. На мне нет куртки "Гэп", в которой я обычно ношу нож и слезоточивый газ. Даже трости со мной нет. Тем не менее, я не опасаюсь нападения.
Мы идем на какую-то встречу. Перед собою вижу какую-то решетку. Направо -- здание, чуть в глубине от дороги. Прихожу в комнату справа. Она маленькая, примерно двадцать на двадцать, и похожа на фотостудию. Стены облицованы каким-то серым металлом. Там стоит будка около шести футов в высоту, накрытая желтой тканью. Молодой араб пытается под эту ткань заглянуть. Когда мы приходим, в комнате, наверное, четыре человека. Встреча наша должна состояться в той комнате, которая выходит вот в эту, примерно такого же размера. Я уже собираюсь войти в соседнюю, когда ловлю взглядом высокого мускулистого араба, одетого в светло-серый костюм. Он возвращает мой взгляд ровно и без всякой враждебности, возможно даже -- с проблеском понимания.
Позднее я нахожу свою трость.
У меня остался час, чтобы сложить вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59