)
-- Вы согласны?
Идиотский хор:
-- Да Да Да.
-- И я дам вам СИЛУ, чтобы сохранить то, что у вас есть.
Хиросима.
Еще бы -- мы тогда были единственными, у кого это было. Имелись и те, кто утверждал, что нам следовало пойти дальше и продолжить, и вывести всех "руских" и китайцев, и править всем этим ебаным миром. Маленькие люди. Испохабили большую балёху -- Слава Богу.
"Сек" -- это нефть. То, что Дуад(86) воняет горелой синтетикой, -естественно, продукты угольной смолы выжимаются из трансмутаций минерального говна, выдавливаются под гигантским нажимом, высвобождаются клизменными сверлами. Жженый пластик -- древняя вонь... как и гнилые апельсины. Анита Брайант, чистый вкус апельсинового сока в сотне миллионов глоток, ослепительные зубы, сладкое апельсиновое дыхание. Слишком прокисшее и гнилостное, гниль в основе "Тампаксов" и дезодорантов.
Вот "Маргаритка", дезодорант, вызывающий привыкание, -- он вводится внутривенно. Когда вы вколоты "Маргариткой", то пахнете свежескошенной травой, цветами, озоном, морскими брызгами... всем чистым. Но господи ты боже мой, стоит только "Маргаритке" у вас закончиться -- как же вы воняете. Причем "Маргаритки" требуется все больше и больше, чтобы только удержать свой запах на ровном киле.
А закончиться он может в уличной сутолоке или в супермаркете:
-- Боже мой, что это за вонь?
Круг сужается...
-- Это он... Это она...
-- Эй, послушайте, выметайтесь-ка вы отсюда.
-- Проучим грязного ублюдка.
Он мчится в туалет и выходит пахнущий водяными гиацинтами.
-- Мне кажется, здесь произошла какая-то ошибка.
Давай-ка ты лучше жми домой поскорее, мистер маргаритковый торчок.
Иэн и "Стоунзы". Смутное возмущение. Концерт. Я был одет в какой-то диковинный костюм восемнадцатого века. Но выступать не должен, нужно просто быть там, а вот этим я как раз и возмущался. Книга для "Савоя", концерт для "Ритца". "Представление". Мик Джеггер и Ник Рёг(87). "Разрезки". Энтони Бэлч. Затмение, смутность, точно пленку недодержали.
"В холодных переулках, что когда-то искрились смехом, как шампанским, ныне лишь пустое эхо вторит одиноким шагам моим, и сквозняки по пыльным комнатам гуляют, сквозь стекла битые небрежно пронося воспоминанья прежние и мысли. Тот паренек отсюда далеко, кто ими дорожил, и дух его здесь больше не витает". (Колин ЛеПовр)
Чувство вселенского ущерба и потери. Рыжая бродит по дому и пустырю на задворках, жалобно мяуча по своим пропавшим котятам. Прыгает мне на колени и тычется мордочкой. Затмение, кажется, закончилось, и свет медленно возвращается. Небо темнеет и гаснет, а подробности оставьте какому-нибудь Джо.
В интерьере -- Брайон. Мы все разместились в пансионе с просторными голыми комнатами, вроде "Сент-Мартина" в Кембридже, или он назывался "Сент-Мэри", где я останавливался на неделю, когда в Кембридже был Иэн -снимал большую комнату с видом на рынок. В ней имелся диван и одна узкая койка, а хозяйка постоянно шаркала вокруг, когда мы это делали, поэтому расслабиться было невозможно.
Озирая этот рынок, я понял, что такое цветоделение. Смотришь и выбираешь все красные краски; а теперь -- все синие; теперь -- зеленые ставни киосков, деревья, вывеску; желтые -- грузовик, номерной знак, пожарную колонку; красные -- дорожный знак "стоп", свитер, какие-то цветы; синие -- небо пальто надпись на борту грузовика... позднее из этого выработалась "цветовая прогулка". Вспоминаю напряженное ощущение -- никогда не удается этого достичь.
Такие упражнения не разрывают ассоциативных цепочек. Они только обозначают и определяют решетку, дают понять, что она существует, а это уже много. Человек, не знающий, что он в тюрьме, никогда не сможет сбежать. Как только начинаешь осознавать, что планета и твое собственное тело составляют тюрьму, из которой почти невозможно удрать: желтые -- грузовик, пожарная колонка, цветы за окном; мимо проезжает красная машина, проходит маленький мальчик в красной рубашке и кепочке, вот еще один большой красный автофургон сворачивает на Девятнадцатую улицу -- как только понимаешь, что ты в тюрьме, появляется возможность побега.
Что жжет у себя в проезде старая миссис Хемпхилл? Старые любовные письма, наверное, ворошит свой костерок... явное нарушение правил противопожарной безопасности, может, стоит заложить ее Департаменту Пожарной Охраны или осуществить гражданский арест -- желтая машина, голубая машина, вот еще одна синяя, поярче, как по заказу, еще один сдвиг к желтому -- белому -- бежевому -- не годится no bueno -- вот желтый, вот красный, вот снова желтый грузовик.
3 июня -- день рождения Иэна, и вовсе не удивительно, что в ночь воскресенья мне о нем приснился длинный типичный сон. Гораздо удивительнее, если бы такая стойкая голубая мечта мне не приснилась. Так, Иэну было бы сорок три -- или сорок четыре?
Итак, в сновидении 3 июня мы -- на большом судне. Там -- Иэн и Алан Уотсон, и нас приглашают в дом белого рабовладельца-гомосексуалиста. Какая-то связь с китайским рестораном. Я разговариваю с Аланом о бессмертии.
-- Ну, вот кто именно, -- провокационно интересуюсь я, -- бессмертен? Ты сам или какая-то другая инстанция, похожая на тебя?
И прошлой ночью мы -- на этом судне. Я спрашиваю Джеймса:
-- Мы разве не платим за Иэна, чтобы он остался еще на недельку?
Джеймс отвечает:
-- Платим.
-- Ну, так, -- требовательно спрашиваю я, -- где же он, на хуй?
На самом деле, я не видел его с тех пор, как он приехал, к тому же он настроен очень враждебно. Что это? Я взмываю вверх над комплексом футуристических зданий, настолько странных на вид, что я даже догадаться не могу об их предназначении. Вот возвращаюсь на судно, и Иэн стоит, улыбаясь, за стойкой бара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59