Ну, а почему не носить с собой просто тяжелую трость и нож? Любопытная собака -- со своей заостренной головой, кажется -- дружелюбна или, по крайней мере, открыто не враждебна.
-- Мы разве не платим за Иэна, чтобы он остался еще на недельку? Ну так где же он, на хуй?
Снова на судне: он стоит за стойкой бара, улыбаясь. Из-под полузатопленного дома выбирается какое-то существо -- коза или серна... ресторан на Аляске с пятидесятифутовыми потолками, дымный и наполовину под землей... Алан Уотсон говорит мне:
-- У тебя что-то не в порядке с глазами.
~~~
В пансионе. У меня было два ключа, один -- с обычной биркой. Я что -должен был оставить его на стойке? Другой -- ключ на большом металлическом кольце. Это от другой комнаты, которую я забронировал, но не воспользовался ею, и меня беспокоит, что за эту комнату тоже придется платить, и я должен буду им сказать, что жить в ней я не намерен, и сдать ключ.
Там -- Иэн, кажется, он очень изменился. Почтителен. Говорит, что восстанавливает разные встречи, которые у нас были, и места, где проходили эти встречи. Он навестит эти места, когда сможет. Мы -- в городе, вроде Нового Орлеана. Сегодня утром -- телефонный звонок от Джея Фридхайма из Нового Орлеана. В моей комнате бардак. Постель не заправлена, ком ватных одеял и покрывал. Одеяла -- розовые. У Иэна комната, смежная с моей.
Это похоже на пишущую машинку, подсоединенную к горлу -- постоянно высасывает из тебя, в тебе это должно быть, а она требует все больше и больше... Клиника... Клиника... Клиника...
Итак, Анатоль Бройяр, вы хотите связаться со мной? Мне кажется, у меня есть полстраницы для сообщения.
Прошу вас, пожалуйста, мистер Берроуз.
Продолжайте, пожалуйста.
Мне сказали, что я буду писать.
Я вас полностью понимаю. Источники?
Не знаю. Голоса у меня в голове.
Когда-нибудь пытались не подчиняться им?
Да. Результаты -- ужасающие: головные боли и невезение. Вы можете мне помочь, Берроуз?
Не знаю. Сделаю все, что в моих силах.
Было что-то очень тревожное в том факте, что человек не проявил никаких чувств. Врач ожидал, что он возобновит свои мольбы, вскочит с места, даже применит насилие. (Врач обладал черным поясом по каратэ, и ему не стоило бояться этого пожилого пациента.) А человек просто сидел безо всякого выражения на лице -- лицо его было пустым, как пустое зеркало.
-- Я сказал, что мне пора уходить, и я запираю кабинет.
Человек кивнул, не двигаясь с места.
Ох, Господи, неужели придется вышвыривать его?
-- Я не возражаю против того, чтобы вы ушли. Как только вы дадите мне рецепт.
-- Послушайте, я же уже вам сказал. Я не собираюсь давать вам рецепт на наркотики. Скажите спасибо, что полицию не вызвал, и выметайтесь отсюда!
Тут врач понял, что мужчина повторил его слова сразу же вслед за ним так, что он запнулся на "отсюда... отс уда..." Прозвучало абсурдно.
Мужчина улыбнулся.
-- Вы -- чревовещатель, доктор? Пародии делаете?
Врач сделал глубокий вдох.
-- Убирайтесь из моего кабинета!
Мужчина подошел к двери. Открыл ее.
-- Вы разве не идете, доктор?
Неожиданно самообладание врача лопнуло. Он шагнул вперед и двинул мужчине в челюсть. Тот упал, точно манекен. Врач быстро его осмотрел.
Боже мой!
Человек был мертв.
Смерть в сновидении всегда двусмысленна. Я часто пытался убить себя во сне, чтобы избежать захвата полицией, но, кажется, ни разу не становился по-настоящему мертвым. Сон тускнеет, когда я на него смотрю. Кто-то намеренно стирает все следы. Кажется, что в том месте, откуда он или она появляются, снов не видят вообще, а если и видят, то об этом не говорят и даже не признаются в этом, точно викторианские матроны.
Из комнаты Иэна в Эгертон-Гарденз плывет слабое холодное неодобрение -- я останавливался там много лет назад после первого апоморфиного лечения у д-ра Дента.
Ко мне в комнату вошел мой подростковый Ка -- до этого он был на втором этаже, выходящем в сад на задворках дома. Я сказал:
-- Ты, кажется, не особо рад меня видеть, -- а он ответил:
-- Я тебя ненавижу.
И разве можно поставить ему это в вину? Такие встречи обычно -катастрофа. Это нормально. Что я мог сказать... Остаться тут со всеми этими животными из деревни... ты просто не знаешь, каково здесь. День за днем, одно завтра за другим... это утомляет. Поэтому хватит жаловаться и, быть может, поймешь, на что именно жалуешься. Ну? Молчания. Отсутствие.
Вообще говоря, в городе-призраке можно увидеть то, что иссякло... золото, нефть, алмазы. Но на этом безымянном острове даже призрака уже нет. В самой высокой точке острова, где-то в полутора тысячах футов над бухтой и догнивающим пирсом, стоит загадочное конторское здание примерно в двенадцать этажей. Лифт по-прежнему можно привести в действие сложной комбинацией шкивов и рычагов -- если здесь найдется для этого хоть кто-нибудь. Остался один Консул. У этого Консула некой неопределенной державы я должен получить разрешение отплыть на маленьком судне с острова в Сан-Франциско.
Разрешение у меня уже есть -- внушительный документ на нескольких языках, живых и мертвых, с красными печатями на тяжелом пергаменте. Как только придет само судно, я могу продолжить свое сомнительное путешествие через Тихий океан, по крайней мере. А тем временем Консул выдал мне ордер на постой на двенадцатом этаже. Подо мной -- пустые кабинеты с таинственными золотыми буквами на стеклянных дверях... "Q.E.S. Развивающий Лимитед", "P.S. Фах", "Минеральные Перрито".
Большая голая восьмиугольная комната. С одной стороны в пространство выдается ненадежный балкончик. Консул отваживается ступить на него, я не рискую, и ветер сдувает его очки -- они кувыркаются и блестят на полуденном солнце, уносясь прочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59