Пришлось к основному тексту письма доб
авить следующее: "О. намеревается напечатать книгу как можно скорее, и это
натолкнуло его на достаточно интересную идею. Книга должна быть написан
а в форме длинного отредактированного интервью, по сути, вы получите авт
обиографию, изложенную в разговорной манере, со вставками, написанными м
ною от третьего лица, где будут уточняться определенные моменты, а также
комментироваться вся история... Я не журналист, и сенсационность материа
ла мало меня заботит. Но, разумеется, нужно принимать во внимание все, что
поможет нам создать хорошую и продаваемую книгу. Я еще не знаю ответа на э
тот вопрос, хотя и склоняюсь к форме автобиографического интервью. Как б
ы там ни было, давление со стороны О. просто колоссальное, и именно он в кон
ечном счете вынесет решение. Но мы сможем обсудить все эти вопросы более
детально после того, как вы ознакомитесь с материалом, который просто из
умителен, впрочем, этого стоило ожидать. Тем не менее о таком я даже не меч
тал..."
Теперь же, ввиду договорного и финансового кризисов, все планы пошли к че
рту. Никто не собирался лететь в Испанию или решать, что лучше Ц автобиог
рафия или авторизованная биография, пока не будет прояснена ситуация с о
платой, а книга Итона не отправится на покой, или до того, как издательские
юристы не завершат контрольный просмотр подготовленной рукописи. Беве
рли зарезервировала мне номер в моем любимом нью-йоркском отеле "Элизиу
м", где за закрытыми дверями я позволю людям из издательства прочитать те
кст. Ховард, согласно моим словам, категорически запретил мне вносить ру
копись в офис "Макгро-Хилл" или "Лайф". Я даже процитировал Беверли его собс
твенные слова: "Пойдешь отлить, а они ксерокопируют двести страниц до тог
о, как ты успеешь застегнуть ширинку".
Между истерическими телефонными разговорами и долгими часами, проведе
нными за кропотливым сочинением писем в "Макгро-Хилл", мы печатали, перепи
сывали, обменивались информацией и советами, бегая туда-сюда между спал
ьней Дика, где тот установил свой "Ундервуд", и гостиной, где со своим агрег
атом расположился я. Впервые в жизни я вставал так рано, конечно, не столь
рано, как мой друг, который уже в полшестого утра гремел на кухне сковород
ками, готовя себе обычный завтрак в виде омлета с куриной печенью, но все р
авно рано: где-то между семью тридцатью и восемью часами. Мы упорно работа
ли до ланча, потом ели или в кафе Ховарда Джонсона или в "Самбе" в Помпано-Би
ч, а затем вновь возвращались к пишущим машинкам и не разгибаясь сидели ч
асов до семи, после чего, со стонами и потягиваниями, заканчивали трудову
ю вахту. Я писал письмо Эдит и детям, мы надевали плавки, нарезали пару кру
гов в бассейне или резвились в Атлантическом океане цвета зеленого горо
ха, потом одевались и шли в ближайшую закусочную ужинать. Из этого трансо
вого состояния писательская бригада Ирвинга и Саскинда вышла только дв
ажды: в первый раз мы решили заняться гольфом, после чего страшно устали, в
есь день пошел насмарку, а с физкультурой впредь пришлось завязать; во вт
орой раз мы с Диком отправились в кино в Форт-Лодердейл. В остальные дни м
ы спали, работали, спали, работали, а кипа листов все росла и росла, давая на
м повод для гордости как количеством, так и качеством.
Ритм был просто убийственным Ц от десяти до четырнадцати часов в день б
еспрерывной машинописи, Ц и однажды ранним утром, ближе к завершению ра
боты, во время бритья я заметил две струйки крови на щеке и челюсти. Посмот
рел на свою руку и обнаружил, что она дрожит. Потом почувствовал острую ст
рашную боль в груди, будто кто-то ударил меня со всего размаху ногой прямо
в сердце. Голова закружилась, я рухнул на туалетное сиденье и слабо, еле с
лышно крикнул:
Ц Дик...
Тот проходил мимо по пути на кухню к своему возлюбленному омлету с курин
ой печенкой. Просунув голову в приоткрытую дверь ванной, он увидел мое со
стояние и задал глупый вопрос:
Ц Ты в порядке?
Я старался не паниковать:
Ц По-моему, у меня сердечный приступ.
Ц Бог ты мой! Что мне делать?
Ц Не знаю. Если я упаду в обморок, звони в "скорую".
Ц Да это-то понятно, Ц озабоченно ответил мой милосердный друг. Ц Что м
не делать с рукописью?
Этот вопрос мгновенно излечил мою неожиданную болезнь, а мощный поток кр
ови наполнил все тело и ударил в мозг. Я вытянул руку, угрожающе покачал бр
итвой перед его носом и заорал:
Ц Ах ты, сукин сын! Я тут мог умереть через десять минут, а тебе не терпится
знать, что делать с этим гребаным манускриптом. Если умру, то ты пойдешь с
о мной! Ц поклялся я.
Ц Иди полежи, Ц мягко ответил Дик, но все равно слегка отступил назад. Ц
Тебе нужно вздремнуть, а то за неделю мы ни разу не проспали положенные во
семь часов. Пропусти утро.
Я, спотыкаясь, побрел к постели и не вставал до полудня, а когда проснулся,
то чувствовал себя вполне неплохо.
И наконец наступил решающий вечер, вечер четверга, около девяти часов, ко
гда пишущие машинки закончили свое громыхание, когда мы уставились друг
на друга оцепенелыми затуманенными глазами, когда мы сказали: "Господи!", и
"Боже мой!", и "Мы сделали это!", и "Кто бы мог подумать..."
Потом засели в гостиной и медленно, старательно разорвали в клочки ориги
нальный текст, запихали обрывки в большие бумажные пакеты коричневого ц
вета и оставили на вынос уборщицам. К тому времени, когда все кончилось, ок
оло двух часов ночи, руки у меня болели так, будто я весь день работал в кам
еноломне. Нужно было бы сжечь страницы, но эйфория окончания работы укут
ала нас своим бархатным покровом, несла нас вверх, вверх, вверх, за пределы
мелкого страха разоблачения, по ту сторону всех пустяковых, обыденных з
абот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145