Теперь я занимаюсь исключительно чтением лекций – я думаю, что вам это известно.
Данне дружески похлопал Брайсона по плечу, явно пытаясь успокоить своего гостя.
– Друг мой, вопрос не в том, что нам известно. Он заключается в том, что известно вам, – и еще более в том, что вам неизвестно. Вы верите, что отдали пятнадцать лет жизни ради службы своей стране. – Данне повернулся и впился в Брайсона пронзительным взглядом.
– Я знаю, что я делал, – спокойно и твердо отозвался Брайсон.
– А вот тут вы, к сожалению, ошибаетесь. Что, если я скажу вам, что на самом деле Директорат не является организацией, состоящей на службе у правительства Соединенных Штатов? И никогда ею не являлся. А даже прямо наоборот.
Данне откинулся на спинку стула и пригладил растрепавшуюся копну седых волос.
– Черт подери! Я понимаю, что вам нелегко это слышать. Но и мне нелегко это говорить – честно вам признаюсь. Двадцать лет назад мне довелось разбираться с одним парнем. Он считал, что работает на Израиль, и держался, как настоящий фанатик. Мне пришлось объяснить парню, что его надули. Что на самом деле он получал плату за свою службу от Ливии. Все пароли, все связные, встречи в тель-авивских гостиницах – все это было частью интриги. Достаточно неуклюжей, по правде говоря. В любом случае, нечего ему было вести двойную игру. Но мне даже стало жаль этого парня, когда он узнал, на кого на самом деле работал. Я никогда не забуду, какое у него сделалось лицо.
Брайсон почувствовал, что краснеет.
– А эта чертовщина тут при чем?
– На следующий день мы должны были передать его в министерство юстиции для закрытого судебного заседания. Но прежде, чем мы успели это проделать, парень застрелился.
На одном из экранов возникло другое изображение.
– Это человек, который завербовал вас, – верно?
Это была фотография Герберта Вудса, одного из преподавателей Стэнфорда, консультанта Брайсона и выдающегося ученого. Вудс всегда нравился Брайсону за свою исключительную способность к языкам – он бегло говорил на дюжине – и непревзойденную память. А еще, возможно, и потому, что не походил на сложившийся стереотип сутулого ученого. В здоровом теле здоровый дух – Вудс вполне подходил под это определение.
Экран померк, потом на нем появилась не очень качественная фотография молодого Вудса. Вудс стоял на улице – Брайсон тут же узнал московскую улицу Горького, которой после окончания «холодной войны» вернули ее дореволюционное название. Тверская.
Брайсон рассмеялся, не скрывая своего отношения к этой нелепости.
– Чушь какая! Вы собираетесь открыть мне тот ужасающий факт, что Герб Вудс в молодости симпатизировал коммунистам? Мне очень жаль, но вы зря старались: об этом и так все знают. Вудс никогда не скрывал своего прошлого. Именно поэтому он и сделался таким убежденным антикоммунистом: он на собственном опыте проверил, какой притягательной может быть вся эта дурацкая утопическая риторика.
Данне покачал головой, и на лице его появилось загадочное выражение.
– Возможно, я чересчур забегаю вперед. Чуть раньше я вам сказал, что все, чего я от вас хочу, – это чтобы вы меня выслушали. Вы ведь теперь у нас историк, так? Тогда, надеюсь, вы меня простите, если я прочту вам небольшой урок по истории. Вы, конечно же, знаете о «Тресте»?
Брайсон кивнул. «Трест» считался величайшей шпионской операцией двадцатого столетия. Эта операция внедрения, задуманная Феликсом Дзержинским, длилась семь лет. Вскоре после русской революции ЧК, советская спецслужба, выросшая позднее в КГБ, втайне создала мнимую группу инакомыслящих, куда входило некоторое число якобы недовольных высокопоставленных членов Советского правительства, которые считали (по крайней мере, так гласили тайно распускавшиеся слухи), что падение СССР неизбежно. Через некоторое время с «Трестом» начали сотрудничать антисоветские эмигрантские группы. Фактически западные разведслужбы постепенно начали зависеть от информации – которая, конечно же, на самом деле являлась дезинформацией, – поставляемой «Трестом». Это был не просто блестяще произведенный обман, предназначенный для того, чтобы ввести в заблуждение все зарубежные правительства, желавшие краха Советского Союза; для Москвы это был великолепный способ внедрить своих людей в крупнейшие организации внутренних противников. И сработал он безукоризненно – настолько безукоризненно, что «Трест» стал классическим образцом дезинформации, который изучали во всех разведслужбах мира.
К тому времени, когда истинная природа этой операции выплыла на свет божий – а произошло это в конце двадцатых, – было уже поздно. Большинство лидеров антисоветской эмиграции были похищены или убиты, подпольные организации противников советской власти уничтожены, предполагаемые отступники казнены. Внутренняя оппозиция никогда уже не оправилась от этого удара. Это была, говоря словами одного американского аналитика, «дезинформация, на которой было построено Советское государство».
– Теперь уже вы ведете речь о незапамятных временах, – с отвращением произнес Брайсон и нетерпеливо заерзал на стуле.
– Никогда не забывайте принимать в расчет силу вдохновения, – сказал Данне. – В начале шестидесятых в ГРУ, советской военной разведке, сложился небольшой кружок очень умных людей – если это сочетание не кажется вам противоречивым.
Данне хмыкнул.
– Эти парни пришли к выводу, что все их разведслужбы выродились, сделались совершенно неэффективны и кормятся из того же корыта с дезинформацией, которое сами же и создают, – или, иначе говоря, мутной воды много, рыбки мало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31