ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
И пустил в ход свой главный козырь:
– ПОТОМУ ЧТО ОН НЕЖЕНАТЫЙ!
Мама действительно очень удивилась, но совсем не так, как хотелось бы Вашеку.
– Тогда послушай, что я скажу тебе, – проговорила она, выделяя каждое слово. – Собаку эту немедленно верни. А о том, чтобы я вышла замуж, забудь.
2
Что можно наверняка сказать о себе, если нам уже стукнуло двадцать восемь? Пожалуй, то, что совпадает с анкетными данными: родились там-то и тогда, столько-то имеем детей и такого-то возраста, ходим на такую-то работу. И у большинства из нас уже сложилось убеждение, будто о самих себе, да и о жизни вообще мы знаем абсолютно все.
Но вот Анна – пусть ей и стукнуло двадцать восемь – увы, сомневалась, так ли уж хорошо разбирается она в мире, который окружает ее. Часто ей не хватало уверенности в себе, да и чувства собственного достоинства. Хоть девять лет имя ее не сходило с театральных афиш и, согласно тем же анкетным данным, она не меняла места работы, но всякий раз ее охватывало волнение, будто она выходит на театральные подмостки впервые. Часа полтора до начала каждого представления она обычно проводила в полумраке сцены. В грубо вязанных гетрах, надетых поверх черного трико, в клетчатых домашних туфлях она репетировала прямо на сцене. Раз-другой коллеги спросили ее, почему она не репетирует в зале. Анна только рукой махнула – да и нужно ли объяснять? Просто ей нравилось прислоняться к декорациям, в ней жила какая-то внутренняя потребность находиться именно здесь, внизу. Что в этом странного? Так она создавала себе атмосферу душевного уединения. Его не нарушали рабочие сцены, которые устанавливали декорации, натягивали тюлевые занавеси и с помощью зеркала создавали эффект пространства залы во дворце Капулетти, она не слышала флейтиста, который проигрывал сложные пассажи из Прокофьева, готовясь в сегодняшнем спектакле заменить заболевшего коллегу. Анна никогда не заставляла себя думать о своей Джульетте. За пять лет, что балет был в репертуаре театра, она уже поняла: все придет само, стоит ей услышать первые звуки увертюры. И старалась лишь об одном – не думать о Вашеке. Рой мыслей вился вокруг текущих забот: завтра нужно починить газовую колонку – с горячей водой в кухне совсем беда, – в пятницу у матери день рождения и надо бы еще не позабыть купить цветы на могилу отца.
Внезапно перед глазами вставала старая деревенская веранда, где запах мастики и душистого табака смешивался с горьким ароматом отцветающих флоксов, который поднимался сюда через большие открытые окна со двора. Сквозь застекленную стену было видно пространство внизу: посредине деревянные корыта, полные красных опавших яблок, в углу дровяник, возле него наполовину пустой крольчатник, росли там еще два куста смородины. Голос звонка над дверью утихал лишь к вечеру: дедушка закрывал магазин. Когда темнело, он зажигал на веранде старую лампу и захлопывал окна, чтобы не налетела мошкара. В длинном холодном коридоре стояли сложенные в ряд большие стекла, а на полу запотевшее стеклянное блюдо с тушеными яблоками и брусникой и горкой взбитых сливок. Запахи нашего детства часто напоминают нам о том, чего мы уже давно не можем позволить себе.
– Аничка, пора, – услышала она голос костюмерши.
И когда Боженка в уборной затягивала ее в корсет, готовя на бал у Капулетти, ей пришло в голову то, о чем однажды вспомнит и Вашек, – в воскресенье минет шесть лет, как умер ее отец, а другого своего деда мальчик так никогда и не узнал.
Она взглянула на себя в зеркало. Белое сатиновое платье, украшенное полосками белого бархата, с буфами на рукавах, расшитыми жемчугом. Пышные складки, отороченные жемчужинами, тянулись от середины юбки до самого низа. В таком костюме она никогда не решалась даже присесть. (А художник тем временем пожинал лавры!) Вот сегодня, забыв дома сетку для волос, она и в парикмахерской все будет делать стоя.
Через боковой вход в зал бесшумно вошел мужчина с плащом на руке, оперся о край ложи и без следа волнения сосредоточенно смотрел на сцену. Он был молод, одет в вельветовый пиджак поверх тонкой водолазки. С первого взгляда было видно, какой он рослый и широкоплечий, – хотя Вашек никогда бы этого не сказал, но это чистая правда; а его точеный профиль напоминал ожившую модель Бенвенуто Челлини. Когда отзвенели последние звуки, опустился занавес и раздались бурные аплодисменты, он вышел, не дожидаясь, пока артисты появятся на первый вызов. Анна, еще запыхавшаяся и взволнованная приемом восторженных зрителей (сколько раз ее сегодня вызывали?!), вбежала в свою уборную и от неожиданности застыла в дверях.
Он сидел на кушетке и листал репертуар на месяц.
– Ты был на спектакле?
– На последнем действии.
Поднявшись, он чмокнул ее в щеку. Анна в напряжении ждала, но Индржих ничего больше не сказал. Тогда она с наигранной небрежностью спросила:
– Ну и как?
– Не так чтобы очень.
Анна принялась стягивать с себя платье. Поскорее бы пришла Боженка! Но потом Анна поняла, что костюмерша наверняка видела Индржиха и теперь не решается войти, пока она сама не позовет ее.
– Тебе надо больше работать, – сказал он примирительно. – Тогда ты сможешь танцевать Джульетту еще десять лет. Со сцены ты смотришься на семнадцать.
По выражению лица Анны нельзя было сказать, приятны ли ей эти слова. Скорее нет. Она протянула руку к бутылке, которая стояла тут же, на столике, между баночками с гримом, и большими глотками напилась охлажденного пива.
– Куда пойдем ужинать? – спросил он ее.
– Я не ждала тебя, – ответила она и вышла в душевую.
Уже сидя в машине и глядя на его резко очерченный профиль и коротко остриженные густые волосы, Анна невольно призадумалась, как давно это было, когда она ревновала его к любовным письмам, которые он пачками получал от своих многочисленных поклонниц, и с опаской следила, как заискивали перед ним артистки кордебалета и солистки постарше!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– ПОТОМУ ЧТО ОН НЕЖЕНАТЫЙ!
Мама действительно очень удивилась, но совсем не так, как хотелось бы Вашеку.
– Тогда послушай, что я скажу тебе, – проговорила она, выделяя каждое слово. – Собаку эту немедленно верни. А о том, чтобы я вышла замуж, забудь.
2
Что можно наверняка сказать о себе, если нам уже стукнуло двадцать восемь? Пожалуй, то, что совпадает с анкетными данными: родились там-то и тогда, столько-то имеем детей и такого-то возраста, ходим на такую-то работу. И у большинства из нас уже сложилось убеждение, будто о самих себе, да и о жизни вообще мы знаем абсолютно все.
Но вот Анна – пусть ей и стукнуло двадцать восемь – увы, сомневалась, так ли уж хорошо разбирается она в мире, который окружает ее. Часто ей не хватало уверенности в себе, да и чувства собственного достоинства. Хоть девять лет имя ее не сходило с театральных афиш и, согласно тем же анкетным данным, она не меняла места работы, но всякий раз ее охватывало волнение, будто она выходит на театральные подмостки впервые. Часа полтора до начала каждого представления она обычно проводила в полумраке сцены. В грубо вязанных гетрах, надетых поверх черного трико, в клетчатых домашних туфлях она репетировала прямо на сцене. Раз-другой коллеги спросили ее, почему она не репетирует в зале. Анна только рукой махнула – да и нужно ли объяснять? Просто ей нравилось прислоняться к декорациям, в ней жила какая-то внутренняя потребность находиться именно здесь, внизу. Что в этом странного? Так она создавала себе атмосферу душевного уединения. Его не нарушали рабочие сцены, которые устанавливали декорации, натягивали тюлевые занавеси и с помощью зеркала создавали эффект пространства залы во дворце Капулетти, она не слышала флейтиста, который проигрывал сложные пассажи из Прокофьева, готовясь в сегодняшнем спектакле заменить заболевшего коллегу. Анна никогда не заставляла себя думать о своей Джульетте. За пять лет, что балет был в репертуаре театра, она уже поняла: все придет само, стоит ей услышать первые звуки увертюры. И старалась лишь об одном – не думать о Вашеке. Рой мыслей вился вокруг текущих забот: завтра нужно починить газовую колонку – с горячей водой в кухне совсем беда, – в пятницу у матери день рождения и надо бы еще не позабыть купить цветы на могилу отца.
Внезапно перед глазами вставала старая деревенская веранда, где запах мастики и душистого табака смешивался с горьким ароматом отцветающих флоксов, который поднимался сюда через большие открытые окна со двора. Сквозь застекленную стену было видно пространство внизу: посредине деревянные корыта, полные красных опавших яблок, в углу дровяник, возле него наполовину пустой крольчатник, росли там еще два куста смородины. Голос звонка над дверью утихал лишь к вечеру: дедушка закрывал магазин. Когда темнело, он зажигал на веранде старую лампу и захлопывал окна, чтобы не налетела мошкара. В длинном холодном коридоре стояли сложенные в ряд большие стекла, а на полу запотевшее стеклянное блюдо с тушеными яблоками и брусникой и горкой взбитых сливок. Запахи нашего детства часто напоминают нам о том, чего мы уже давно не можем позволить себе.
– Аничка, пора, – услышала она голос костюмерши.
И когда Боженка в уборной затягивала ее в корсет, готовя на бал у Капулетти, ей пришло в голову то, о чем однажды вспомнит и Вашек, – в воскресенье минет шесть лет, как умер ее отец, а другого своего деда мальчик так никогда и не узнал.
Она взглянула на себя в зеркало. Белое сатиновое платье, украшенное полосками белого бархата, с буфами на рукавах, расшитыми жемчугом. Пышные складки, отороченные жемчужинами, тянулись от середины юбки до самого низа. В таком костюме она никогда не решалась даже присесть. (А художник тем временем пожинал лавры!) Вот сегодня, забыв дома сетку для волос, она и в парикмахерской все будет делать стоя.
Через боковой вход в зал бесшумно вошел мужчина с плащом на руке, оперся о край ложи и без следа волнения сосредоточенно смотрел на сцену. Он был молод, одет в вельветовый пиджак поверх тонкой водолазки. С первого взгляда было видно, какой он рослый и широкоплечий, – хотя Вашек никогда бы этого не сказал, но это чистая правда; а его точеный профиль напоминал ожившую модель Бенвенуто Челлини. Когда отзвенели последние звуки, опустился занавес и раздались бурные аплодисменты, он вышел, не дожидаясь, пока артисты появятся на первый вызов. Анна, еще запыхавшаяся и взволнованная приемом восторженных зрителей (сколько раз ее сегодня вызывали?!), вбежала в свою уборную и от неожиданности застыла в дверях.
Он сидел на кушетке и листал репертуар на месяц.
– Ты был на спектакле?
– На последнем действии.
Поднявшись, он чмокнул ее в щеку. Анна в напряжении ждала, но Индржих ничего больше не сказал. Тогда она с наигранной небрежностью спросила:
– Ну и как?
– Не так чтобы очень.
Анна принялась стягивать с себя платье. Поскорее бы пришла Боженка! Но потом Анна поняла, что костюмерша наверняка видела Индржиха и теперь не решается войти, пока она сама не позовет ее.
– Тебе надо больше работать, – сказал он примирительно. – Тогда ты сможешь танцевать Джульетту еще десять лет. Со сцены ты смотришься на семнадцать.
По выражению лица Анны нельзя было сказать, приятны ли ей эти слова. Скорее нет. Она протянула руку к бутылке, которая стояла тут же, на столике, между баночками с гримом, и большими глотками напилась охлажденного пива.
– Куда пойдем ужинать? – спросил он ее.
– Я не ждала тебя, – ответила она и вышла в душевую.
Уже сидя в машине и глядя на его резко очерченный профиль и коротко остриженные густые волосы, Анна невольно призадумалась, как давно это было, когда она ревновала его к любовным письмам, которые он пачками получал от своих многочисленных поклонниц, и с опаской следила, как заискивали перед ним артистки кордебалета и солистки постарше!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38