В начале мая за мной приехали от мистера Гордона.
Прощаясь, мой хозяин напутствовал меня:
– Всего хорошего, Черныш, будь добрым конем и служи верно!
Я не мог выговорить слова прощания, поэтому ткнулся мордой в его руку. Он ласково потрепал меня.
Так я расстался с домом, где прошло мое детство.
Теперь мне предстоит описать имение мистера Гордона, которое стало моим новым домом, где я прожил несколько лет.
Имение мистера Гордона, Биртуик парк, располагалось за околицей деревни Биртуик. В парк въезжали через большие кованые ворота, у которых стоял домик привратника и откуда гладко вымощенная и обсаженная старыми деревьями аллея вела ко вторым воротам и второму домику, а уж за ними начинался сад, окружавший хозяйский дом. За домом был домашний паддок, конюшни и огороды. Конюшни могли вместить в себя много лошадей и несколько экипажей, однако мне достаточно будет рассказать о конюшне, куда меня поместили. Она была весьма просторна, с четырьмя хорошими стойлами, с большим окном во двор, которое давало много света и воздуха.
Самым поместительным было первое от входа стойло, отделенное деревянными воротами от других, тоже хороших, но поменьше, снабженное удобными яслями для сена и кормушкой для кукурузы. Это стойло называлось свободным, потому что лошадь в нем оставляли без привязи и она была свободной в движениях. Жить в условиях свободы очень приятно.
Конюх привел меня в это превосходное стойло, чистое, свежее, отлично проветренное. Лучшего помещения у меня еще в жизни не было, к тому же перегородки между стойлами были невысоки, а сквозь металлические прутья, составлявшие верхнюю часть перегородок, я мог прекрасно видеть, что происходит вокруг.
Конюх задал мне отборного овса, потрепал по холке, сказал несколько ласковых слов и ушел.
Поевши, я стал осматриваться. В соседнем стойле стоял толстенький старый серый пони с очень пышной гривой и хвостом, красивой головой и славно вздернутым носом. Я просунул морду между прутьев и вступил с ним в разговор.
– Добрый день, – начал я, – как тебя зовут?
Повернув ко мне голову, насколько позволял недоуздок, пони с готовностью ответил:
– Добрый день! Меня зовут Веселое Копытце. Я очень красивый пони, катаю верхом юных леди, а иногда и хозяйку вывожу в колясочке. Все они чрезвычайно высокого мнения обо мне, да и Джеймс тоже. Ты теперь будешь постоянно жить по соседству со мной?
– Да, – ответил я.
– Ну что же, – сказал Веселое Копытце, – но надеюсь, что у тебя добрый нрав. Мне совершенно не нравится иметь соседями лошадей, которые кусаются.

Тут над перегородкой показалась еще одна лошадиная голова: уши прижаты, а глаз сердито косит в мою сторону. Голова на красивой длинной шее принадлежала высокой каурой кобылке, которая глянула на меня и сказала:
– Так вот кто выдворил меня из стойла! Довольно странно для молоденького жеребенка: явиться и выставить леди из ее собственного помещения.
– Прошу прощения, – ответила, – но я никого не выдворял! Меня поставил в это стойло тот человек, что привез в имение, я здесь совершенно ни при чем. К тому же, мне четыре года, так что я отнюдь не жеребенок, а взрослый конь.
У себя дома я никогда не вступал в пререкания с конями или кобылами, и мне хотелось бы здесь тоже установить добрые отношения со всеми.
– Ну посмотрим! – фыркнула она. – Я, конечно, не стану вступать в пререкания с подростками!
Я счел за благо промолчать.
После обеда, когда нас выпустили во двор, Веселое Копытце рассказал мне о нашей соседке.
– Дело в том, – объяснил он, – что у Джинджер есть дурная привычка: она оскаливает зубы и может укусить. Когда она жила в твоем теперешнем стойле, она постоянно грозилась, а однажды до крови укусила за руку Джеймса! Мисс Флора и мисс Джесси, которые очень любят меня, после этого случая стали бояться заходить в конюшню. Раньше они приносили мне вкусное угощение: иногда принесут морковку, иногда яблоко или хлеба кусок. Однако, когда Джинджер перевели в свободное стойло, они перестали навещать меня, а мне их так недостает! Я надеюсь, теперь мисс Флора и мисс Джесси снова придут, раз ты не кусаешься и не лягаешься!
Я заверил пони, что, кроме травы, кукурузы, овса или сена, ничего в зубы не беру и не могу понять, какое удовольствие получает Джинджер, кусаясь.
– Не думаю, что она ради удовольствия проделывает такие вещи, – возразил Веселое Копытце. – Это дурная привычка. Видишь ли, она говорит, что к ней никто никогда не подходил с добром, так отчего бы и ей кого-то не укусить? Привычка, конечно, отвратительная, но если правда все то, что она рассказывает,, то с ней очень плохо обращались, прежде чем она попала к нам, сюда. Джон всячески старается сделать ей приятное, Джеймс из кожи вон лезет, чтобы угодить ей, наш хозяин без крайней надобности никогда не пользуется хлыстом, поэтому я думаю, что постепенно Джинджер подобреет.
Веселое Копытце посмотрел на меня умудренными жизнью глазами.
– Мне уже двенадцать лет, – продолжил он, – я многое перевидал на моем веку, и, поверь мне, во всей стране не найдется лучшего места для лошади, чем в этом имении. Джон превосходный конюх, он уже четырнадцать лет здесь работает, а Джеймс добрый, славный мальчик, так что в том, что Джинджер перевели в другое стойло, виновата только она сама.

ГЛАВА V
Доброе начало

Кучера звали Джон Мэнли, у него была жена и маленький ребенок, семья жила в кучерском домике неподалеку от конюшен. На другое утро после моего прибытия Джон вывел меня во двор, где долго мыл и тер щеткой, пока я весь не заблестел. Я было собрался обратно в стойло, но тут пришел посмотреть на меня мистер Гордон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9