Именно поэтому их служебные отношения оказались счастливее большинства брачных союзов.
– Фотографии не того размера, – посетовал Лаверн. – Они должны быть того же размера, что фотокарточки для паспорта, чтобы их было удобнее носить с собой. Кроме того, нам их потребуется несколько десятков. Сходи, пожалуйста, в лабораторию и распорядись.
– Уже сходила.
Лаверн состроил гримасу. Извечная предусмотрительность Линн не переставала оскорблять его.
– Тут выяснилось кое-что любопытное по поводу магнитофонной пленки, – продолжила Сэвидж. – Я говорю о записи, которую сделал сосед Анджали, – записи тех странных звуков, которые доносились из ее комнаты.
– Ты имеешь в виду вещественное доказательство "А"?
– Я имею в виду единственное вещественное доказательство, которым мы в настоящий момент располагаем.
– И что с этой пленкой такого особенного?
– В лаборатории провели экспертизу. Это не настоящие звуки.
Лаверн, вставлявший в это время слайды в диапроектор и меланхолично рассматривающий их, с тревогой посмотрел на нее:
– Что же с ними такого, инспектор?
– Ну, обычный звук движется по своеобразной дуге. Звук нарастает, достигает своего пика, а затем угасает.
– Знаю, – раздраженно прервал ее Лаверн. – Я сам когда-то играл на трубе.
– Понимаешь, звуки на этой пленке резко начинаются и обрываются, как будто они искусственного происхождения.
– И что же ты хочешь этим сказать, Линн?
– Я хочу сказать, что ужасно устала. Что я больше времени провожу в обществе трупов, чем своих собственных детей. И что это расследование вообще не имеет никакого смысла.
– До недавних пор это тебя устраивало, – пожал плечами Лаверн.

* * *

В шесть часов вечера Лаверн и Сэвидж вошли в комнату «убойного» отдела, где их коллега собрались на второе за сегодняшний день совещание. На одной из стен висела грифельная доска, где записывали известные следствию факты преступления. За исключением дат совершенных убийств доска была пуста.
Лаверн очень любил устраивать просмотры слайдов и поэтому договорился, чтобы на время нынешнего следствия в кабинете установили диапроектор и демонстрационный экран. Известие об исчезновении юного Тайрмена значительно подняло дух сыщиков, и, пока Лаверн вставлял в диапроектор слайды, его подчиненные рассаживались по местам, оживленно переговариваясь.
Лаверн любил руководить, как правило, небольшой следственной бригадой, поэтому, кроме них с Линн и двух констеблей, отвечавших за внесение в особые карточки всей информации, относящейся к расследуемому делу, сыщиков было всего шесть.
Вещественными доказательствами ведал Тони Лоулесс. В свои тридцать два года он выглядел на сорок. Тони был прирожденным полицейским, честным и преданным делу. Лаверн знал также, что он один из тех немногих сыщиков, которые никогда не обсуждают своих коллег за глаза. Напротив, Тони всегда говорил правду в лицо, а посему вряд ли мог рассчитывать на скорое повышение в чине и по-прежнему оставался в звании детектива-сержанта.
Констебль Хелен Робинсон была сдержанной, добросовестной женщиной с нетипичной для полицейского слегка застенчивой внешностью. Несмотря на это, она прекрасно обращалась с оружием и не раз принимала участие в захвате преступников.
У констебля Питера Фаррелла за плечами был университет. Лаверн Фаррелла любил и вполне ему доверял. Однако идеально правильная речь молодого полицейского не вызывала к нему симпатии остальных коллег.
Джонни Миллз был довольно неотесанным, но вполне добросердечным молодым человеком. О занятиях боксом свидетельствовал расплющенный нос. Кроме того, на правом предплечье Джонни носил заживший шрам от раны, полученной им в те секунды, когда он бросился защитить Лаверна от вооруженного ножом сутенера.
Наименее опытные члены следственной бригады, констебли Саймон Бийл и Джон Этерингтон, наработали свой первый розыскной опыт на предыдущем деле Лаверна, когда искали одного жителя Скиптона, который убил свою жену, чтобы провести с подружкой-любовницей уик-энд в Блэкпуле.
В комнате выключили свет, и Этерингтон показал первый слайд. На экране появилось изображение человека с гротескно вывернутым телом. Можно было подумать, что он небрежно опирается на железные прутья ограды. На снимке, сделанном с лестницы-стремянки, фотографу не удалось передать то, как тело слегка зависло над землей, поскольку было насажено на три железных прута. Перевернутое лицо жертвы занимало передний план изображения. Казалось, его выпученные глаза умоляюще смотрят на присутствующих. Левой ноги не было видно. Правая же самым таким отвратительным способом сломана в колене, что ее стопа висела на уровне правого плеча. Ботинка на ноге не было, и со стопы наполовину сполз носок мрачного серого цвета. Возникало ощущение, будто сфотографирован какой-то манекен-кукла, небрежно забытый неизвестным чревовещателем.
– Убийство номер один, – произнес Лаверн, – молодой белый мужчина. Обнаружен 28 ноября за пределами сада на территории музея. Явно бездомный. Имя не установлено. Судя по заключению медицинской экспертизы – не старше девятнадцати лет. Вес недостаточный для его роста – шесть футов четыре дюйма. Тем не менее он весил одиннадцать стоунов Стоун – 6,35 кг. – Примеч. пер.

, и мне кажется, что потребовались бы усилия по меньшей мере трех необычайно сильных мужчин, чтобы насадить такое крупное тело на тупые металлические прутья. Раны на спине глубокие и чистые. Его нанизали на прутья с первого же раза. Подумайте только, какую силу нужно было употребить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84