Братья, товарищи, радуйтесь наступлению великих дней свободы!» Крестьяне снова ворчали. Большевик продолжал: «Долой совет старшин, эксплуататоров бедных, наймитов реакции! Вместо них выбирайте свои сельские советы – отныне советы и Серп и Молот – порука ваших пролетарских прав». И крестьяне разгоняли совет старшин и без сложной процедуры выбирали сельский совет, но они выбирали в сельский совет тех самых крестьян, которые составляли совет старшин. А большевик и его вооруженные солдаты опять садились в автомобиль и мчались прочь, может быть, навстречу казацкому патрулю.
Москва правила Россией, и когда союзники победили и в победе своей исчерпали энергию борьбы, не было других соперников у Москвы. В стране разрозненных хозяйственных ячеек, ничем не связанных между собой, жизнь велась по примеру Робинзона Крузо, так же удаленного от цивилизации.
Древняя столица находилась в центре сети железнодорожных линий, расходившихся из Москвы во все стороны. В центре сети сидел паук. Тщетной была надежда уничтожить его, двигая против него ряды опутанных паутиной мух! И тем не менее я считаю, что 20–30 тысяч решительных, сознательных, хорошо вооруженных европейцев без особых трудностей и потерь могли бы быстро домчаться по любому из железнодорожных путей до Москвы и вызвать на бой те силы, которые были против них. Но этих 20 или 30 тысяч решительных людей или не существовало, или их нельзя было собрать воедино. Войска Деникина были разбросаны по громадному пространству; деникинцы заявляли о том, что им принадлежало политическое господство по всей захваченной территории. На самом деле они жили за счет деревень, и в силу этого скоро оттолкнули от себя деревенское население, которое вначале встречало их очень радушно. Если бы Деникин сделал необходимые приготовления для непосредственного наступления на Москву где-либо на юге и если бы он воспользовался подходящим психологическим моментом как раз перед тем, как сибирские армии начали таять, то он, по всей вероятности, мог бы добиться успеха. Завладев Москвой и ее несравненным железнодорожным узлом, имея под своим начальством корпус верных ему солдат, он мог быть спокоен за свою власть и за свой престиж. Но он не в состоянии был нанести решительного удара, не мог, подобно Наполеону, орлом налететь на таинственную столицу: ряды его войск, приближаясь к Москве, растягивались все больше и в силу этого редели, становились все слабее, солдаты падали от усталости. В конце концов, когда большевики в центре круга в достаточной степени сплотились, благодаря своей тактике – отступать постепенно к Москве, – то они, в свою очередь, перешли в наступление и не встретили никакого сопротивления, а одно только беспомощное население и многие десятки тысяч скомпрометированных политически семей и отдельных лиц.
Неустойчивые, постоянно меняющиеся операции русских армий нашли отклик в политике, или, вернее, – в отсутствии твердой политики союзников. Находились ли союзники в войне с Советской Россией? Разумеется, нет, но советских людей они убивали, как только те попадались им на глаза; на русской земле они оставались в качестве завоевателей; они снабжали оружием врагов советского правительства; они блокировали его порты; они топили его военные суда. Они горячо стремились к падению советского правительства и строили планы этого падения. Но объявить ему войну – это стыд! Интервенция – позор! Они продолжали повторять, что для них совершенно безразлично, как русские разрешают свои внутренние дела. Они желали оставаться беспристрастными и наносили удар за ударом. Одновременно с этим они вели переговоры и делали попытки завести торговые сношения.
Читатель с полным основанием мог бы подумать, что решение, принятое в июне Советом пяти – оказывать поддержку Колчаку, – означало конец сомнениям и колебаниям. Они не могли прислать войск, не могли затратить больших денежных сумм. Но они могли помочь присылкой военного снаряжения. Могли оказывать моральную поддержку и согласованное дипломатическое воздействие. Если бы они действовали все сообща, просто и искренно, в тех пределах, в которых они могли, то они достигли бы очень хорошего результата. Но дело в том, что их решение поддержать Колчака, а позднее – Деникина, было далеко не единодушным решением. В то время как одни считали это безусловно необходимым, другие продолжали оставаться в неуверенности, были скептически настроены по отношению к надеждам антибольшевиков, были плохо осведомлены о действительном характере советского правительства и III Интернационала и стремились установить, не будут ли московские экстремисты доступны голосу рассудка, не согласны ли они будут внять политике терпения.
В своем меморандуме от 16 августа 1919 г. лорд Керзон строго осуждает слабые и несогласованные действия союзников.
Никак нельзя сказать, чтобы по отношению к России проводилась какая-нибудь последовательная политика. И теперь еще те принципы, которые лежат в ее основе, вызывают несогласия и споры. Политическая инициатива исходит то от представителей держав в Париже, то от тех или других специально созданных учреждений, то от самих союзных правительств. Положение настолько сложно, и трудности, связанные с такими решениями, с которыми все были бы согласны, так велики, что временами можно было бы подумать, что никакой определенной политики не существует вовсе!
При этих условиях представители великих держав всякий раз при встрече вырабатывают только крайне неопределенную линию поведения, а иногда ограничиваются и полным бездействием;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191