Поехали. Конечно, не орловские рысаки и не англицкие рессоры, но очень даже ничего. Главное, не на своих двоих, вернее, на одной. Вторая, негнущаяся, горящая адским пламенем, не в счет. Точнее, со знаком минус…
Ехали в молчании. Сен-Жермен держал дистанцию, разговоров не заводил, с видом скучным и задумчивым смотрел в окно. Лицо у него было как у человека, полностью выполнившего свой долг. Буров также в собеседники не лез, — полузакрыв глаза, расслабившись, делал вид, что дремлет, думал о своем. Да, где вы, где вы, орловские рысаки и англицкие рессоры? Под кем вы теперь? Уж всяко не под Бернаром, не под маркизом и не под шевалье. И, надо думать, не под рыжей сиротой. Ну да, как же, сиротой! Дражайшей половиной князюшки Раймондо. Хитрой, продажной, паскудной и лживой. Настоящей бестией, пробы ставить негде. Наградившей самого Итальянского дьявола ветвистыми оленьими рогами…
Наконец карета сбавила ход и встала у массивного особняка в семь осей по мрачному фасаду.
— Пойдемте, сударь, нас ждут.
Не дожидаясь, пока слуга откроет дверцу, Сен-Жермен вылез на воздух, глубоко втянул ночную свежесть и быстро и легко поднялся на крыльцо. Постоял мгновение, успокаивая дыхание, и отрывисто негромко постучал. Тростью, троекратно, на особый манер. Сейчас же, словно и не ночью вовсе было дело, послышались шаги, лязгнули тяжелые засовы, и дверь со скрипом подалась, щелью, на длину цепочки.
— Бу-бу-бу, — что-то тихо произнес Сен-Жермен и неторопливо, с ухмылочкой, встал в полосу света. — Бу-бу.
И дверь мгновенно открылась. Чернокожий слуга, и на слугу-то непохожий, при сабле, звероподобный, с поклонами отпрянул в сторону, на изменившемся лице его застыло непритворное почтение. Массивный, с одинокой свечкой шандал в его руке едва заметно дрожал.
— К хозяину веди, — велел уже по-французски граф и, быстро повернув лицо к Бурову, кардинально изменил интонацию: — Прошу вас, сударь, здесь вы в полной безопасности.
Ладно, вошли, встали, прищурились на свечу. Арап опять поклонился, задраил на все запоры дверь и повел гостей к мраморной лестнице. Что-то он показался Бурову подозрительно знакомым. Где же это он его раньше видел? Неужели? Да нет, не может быть…
Вокруг было сумрачно и неуютно, будто в катакомбах Парижа. Все великолепие зала — плафоны потолка, скульптуры, вазоны, светильники из горного хрусталя, — все терялось в полутьме, казалось нереальным и призрачным. Воздух был ощутимо затхл, отдавал пылью и благовониями, из камина, выложенного изразцами, тянуло холодом и сыростью погоста. Да, веселенькое это было место — время здесь словно остановилось и загнило. Однако Буров в своей жизни видывал кое-что и похуже. Невозмутимо, ничему не удивляясь, он прохромал по мраморным ступеням, с трудом протащился сквозь анфиладу комнат и, оказавшись наконец в угловой коморке, вдруг даже замер от изумления. Господи, ну и ну, вот это ночь сюрпризов! Вначале Сен-Жермен, теперь вот… Калиостро. Ну да, конечно, это он, каким его изображают на перстнях и шкатулках. Большая голова с волнистыми волосами, зачесанными назад. Блестящие черные глаза с расширившимися зрачками. Напористая речь, энергичные манеры, ловкие телодвижения. Китайский халат, турецкие туфли. Чем-то Калиостро напоминал льва, сытого, на отдыхе, задумчиво порыкивающего. С Сен-Жерменом же он держался кротко, словно овечка, — вежливо кивал, мило улыбался, весь лучился радостью, почтением и счастьем. Батюшки! И кто же к нам пришел! Ну а Бурова он, гад, конкретно игнорировал: сухо поклонившись, обшарил взглядом, сдержанно и небрежно указал на кресло и сразу же с улыбочкой повернулся к Сен-Жермену — лопотать по-тарабарски, резко жестикулировать, приглаживать шевелюру и цокать языком. Крепенький такой мужичок, с брюшком, похожий на приказчика в табачной лавке…
Пока господа волшебники общались, и наверняка о его скромной персоне, Буров времени не терял, осматривался, привыкал к обстановке. Обстановочка была еще та — книжные шкафы под потолок, чучело удава над окном, алхимический верстак с колбами, ретортами, змеевиками. Основное место на нем занимал сферический сосуд, называемый еще “яйцом”, который, будучи нагрет на огне атанора, и должен породить в конце концов тот самый философский камень. Размеренно махали маятником изящные каминные часы, рядом зиял глазницами оскалившийся обезьяний череп — страшный, тщательно отполированный, надо полагать, магического свойства. Да…
Оккультное общение не затянулось. Скоро Сен-Жермен поднялся, обнял по-кунацки Калиостро, манерно поручкался с Буровым, сверкнул напоследок бриллиантами.
— Не надо провожать, я сам. Оревуар. Гекам и Миксор.
— Миксор, Миксор, — пробурчал ему в спину Калиостро, подождал, пока не затихнет звук шагов, и обратил внимание на Бурова. — Насчет ноги, сударь, не беспокойтесь, пустяки, я уже затянул брешь в вашем эфирном поле. Теперь осталось только наложить бальзам на рану. И спать, спать. К завтраку, — он запнулся, глянул на часы и мотнул своей львиной головой, — вернее, к обеду, думаю, все пройдет. Как ни крути, a Spiritus dominat Formam.
В рыкающем голосе его сквозила вежливая досада — ну вот, подкинули подарочек на ночь глядя. Лечи его, не спи, а потом тащи еще за тридевять земель, с опасностью для жизни. Это какой-то монстр, витязь в тигровой шкуре. И ведь никуда не денешься, приказ начальника — закон для подчиненного. Ох уж эта, блин, Hierarchia Oculte…
— Мерси. — Буров вдруг почувствовал, что нога и впрямь прошла, благодарно раскланялся и не удержался, спросил: — Скажите, граф, а вот этот прислужник ваш, эфиоп… Мне кажется, что я его уже раньше видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13