Гособвинительница — немолодая уже, белокурая девица, вот уже лет как пять отлавливавшая свое женское счастье, дойдя до материалов дела, вдруг покраснела, словно маков цвет, и аспирант почувствовал, что ей, болезной, тоже ох хочется отдаться с криком кому-нибудь на куче грязных тряпок. Понравилась ему только секретарь — милое, почти невинное создание, взиравшее на него с трепетом, как на живое чудище. Когда стали обсуждаться гнусные подробности, она сразу же вспотела и с девичьей непосредственностью сунула ручонку куда-то между колен…
Разбирались долго, выслушали всех, даже малохольный адвокат Титова сподобился пролепетать что-то типа: «Простите его, он больше не будет». Объявили перерыв. Судья с надрывом крикнула секретарше:
— Ксюша, форточки открой! — и с ненавистью глянула в сторону отравленного заседателя.
Скоро перерыв закончился. Выяснилось, что намотали Титову на полную катушку — приговорили к высшей мере, и довольная общественность одобрительно загалдела: так, мол, ему и надо, гаду!
— Руки! Стоять! — Конвойные заковали его и в темпе поволокли в черный воронок, пугая по пути граждан криками: «Принять к стене!» Когда начали спускаться по мраморной лестнице, Титов пошевелил руками за спиной и, ощутив, что кисти освободились, сделал три молниеносных движения. Рото-Абимо действительно дал ему силу тридцати медведей — даже не вскрикнув, два краснопогонника с расколотыми черепами уткнулись в лужи из собственных мозгов, у третьего был раздроблен позвоночник…
Без помех выбравшись на улицу, аспирант увидел автозак, из которого выгружали арестанта — осанистого, важного, южных кровей. Прикинув, что приятней ехать, чем канать пешком, Титов легко взмахнул рукой, и конвойные сразу же упали — один с разорванным горлом, другой с наполовину снесенным черепом. В следующее мгновение аспирант был уже в кабине и поворачивал в замке зажигания ключ, а нерастерявшийся сын гор вскочил на подножку и дико округлил заблестевшие глаза:
— Рви!
Однако Титов не спешил. Проехав немного вперед, он внимательно наблюдал в зеркало заднего вида. Как только открылись двери и люди в форме рванули к автозаку, он ухмыльнулся и дал задний ход. Раздались глухие удары, крики, а аспирант, размазав преследователей по стене, попер вперед, наплевав на все правила дорожного движения.
— На Сенную рули, — с акцентом скомандовал кавказец и, встретив насмешливо-презрительный взгляд, пояснил: — Хавира там не битая, на дно ляжем.
Титов хмыкнул, но возражать не стал, не до того было — позади замаячили проблесковые огни, раздался лай из громкоговорителя, и пара ментозавров в желто-поносном «жигуленке» попыталась остановить автозак. Ухмыляясь, аспирант прибавил газа и, вывернув руль влево, принялся выталкивать красноперых навстречу проходившему как раз кстати трамваю. Было видно, как узколобый мент судорожно крутит баранку, да только напрасно — раздался глухой удар, и преследователи отстали. На Садовой сын гор крикнул: «Стопори!», и Титов дал по тормозам. Нырнули в парадную, оказавшуюся проходной, прошли «сквозняками» note 118 Note118
Проходной двор.

и, обогнув Сенную по большой дуге, проверились — нет ли кого на хвосте. Все было чисто. Миновав еще один, напоминавший формой и запахом прямую кишку, двор, они поднялись на второй этаж мрачного, когда-то доходного дома. Быстро глянув на обшарпанный почтовый ящик, кавказец ухмыльнулся:
— По железке все note 119 Note119
Все в порядке.

, — и особым образом позвонил.
Было слышно, как кто-то подошел к дверям, зрачок «глазка» побелел, и сразу же загремели запоры. Их запустили в длинный, еле освещенный коридор.
— Гомарджоба, батоно Дато! — Нестарый еще грузин радостно пушил усы и лез обниматься. — Гомарджоба, генацвале!
— Здравствуй, Ираклий, накрывай стол.
Ираклий тут же кинулся куда-то в недра квартиры, а тот, кого звали Дато, уверенно повел аспиранта в самый дальний конец коридора. Повернул направо, открыл дверь, щелкнул выключателем. Подобное аспирант видел только в музее — стены были увешаны картинами в золоченых рамах, в углу возвышалась огромная, в рост человека, малахитовая ваза. У просторной кровати с балдахином висел роскошный персидский ковер, узор которого был неразличим из-за навешенного холодного оружия. На фоне всего этого великолепия новый знакомый аспиранта смотрелся весьма экзотично — худой и жилистый, с густой черной шерстью, выпиравшей из-за ворота рубахи.
— Давай знакомиться, генацвале. — Посмотрев на Титова так, будто увидел впервые, он протянул ему руку в наколотых перстнях. — Я вора.

Депутат ЗАКСа Алексей Михайлович Цыплаков был степенным государственным мужем с благородной проседью на висках и трудовым прошлым своим гордился чрезвычайно. А начиналось оно давно, на колхозном рынке. Тогда, сдирая с черных при разгрузке фур по полтиннику за ящик, водитель электротележки Леха Жареный о политической карьере и не помышлял. Не очень-то она волновала его и после, когда, заслав солидные «влазные», удалось выдвинуться в главнокомандующие цветочным филиалом.
Странное тогда было время. Страна, прикрывая голый зад, незыблемо шла к победе коммунизма, по ящику каждый день гоняли сериал с орденоносным половым гигантом, а продавать символ революционного процесса — гвоздику ремонтантную — строителям коммунизма не дозволялось категорически note 120 Note120
Гвоздикой ремонтантной, суть обычной, привычной всем гвоздикой, разрешалось торговать только предприятиям госторговли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113