Наоборот, он оставил меня в покое и вел себя со мной так, как это делал бы любой благородный капитан; он даже делил со мной свои трапезы.
Я поверил ей лишь наполовину и еще раз спросил ее:
– Скажи, ты не обманываешь меня? Он тебя не коснулся?
Джулия разрыдалась и ответила:
– Я готова была вонзить себе в грудь стилет… Во всяком случае, мне казалось, что я это сделаю, когда меня волокли в шатер Драгута. События того утра совершенно ошеломили меня… Но капитан рассеял мои опасения и никоим образом не желал потом меня коснуться, хотя он – мужчина видный и одевается очень богато. И я поняла, что из-за моих глаз никто не хочет приближаться ко мне и что даже неверным они внушают ужас, хотя, покинув христианские земли, я надеялась обрести покой и избавиться от того проклятия, которое лежит на мне без всякой моей вины.
Я немного успокоился, узнав, что с Джулией не случилось ничего плохого, но слова ее задели меня, и я принялся осыпать ее горькими упреками:
– Джулия, Джулия! Что я должен думать о тебе, если ты плачешь и причитаешь из-за того, что этот безжалостный человек пощадил твою честь?
Она вырвала из моих пальцев свою руку, чтобы утереть слезы, и воскликнула, гневно сверкая глазами:
– Как и все мужчины, ты глупее, чем кажешься, Микаэль, и совершенно не понимаешь женщин. Если бы Драгут дотронулся до меня, я вонзила бы себе в грудь кинжал, ибо как честная девушка не могу представить себе ничего более ужасного, чем грубое насилие язычника. Но плачу я не поэтому – а потому, что он вовсе не обращал на меня внимания и сразу принялся бормотать свои молитвы. А ведь все утверждают в один голос, что нет для неверных большего счастья, чем бесчестить женщин – невзирая на возраст и положение невинных жертв. И стало быть, благородное поведение Драгута я могу объяснить лишь тем, что он испугался моих глаз, и его отвращение глубоко ранит меня, исторгая из глаз моих потоки слез. Выходит, я совсем никому не нужна – даже язычнику!
По речам Джулии я понял, что от пережитого страха и того ужаса, который она испытала, попав в неволю, девушка почти обезумела – и до сих пор еще не вполне пришла в себя. И потому я не знал, что ей сказать. Утешил ее, как мог, уверяя, что уж я-то во всяком случае считаю ее молодой, желанной и сказочно прекрасной. И в эту минуту меня ничуть не отталкивали ее удивительные глаза разных цветов, и я весьма сожалел, что во время прогулки по острову Цериго по собственной глупости отверг Джулию. Она же постепенно успокоилась, смягчилась и в конце концов промолвила с надеждой:
– Капитан Драгут рассчитывает получить за меня хорошие деньги на невольничьем рынке Джербы – и сказал мне, что именно поэтому сберег мою честь. Но боюсь, он говорил так лишь для того, чтобы выглядеть благородным и хорошо воспитанным человеком. Ибо если бы я действительно понравилась ему, он оставил бы меня у себя.
Ее неразумные слова рассердили меня – и просто в бешенство привела мысль о том, что я могу потерять Джулию и никогда больше ее не увидеть. А ведь я был так близок к тому, чтобы завоевать ее, если бы не заколебался на миг на острове Цериго. И я сказал:
– Сомневаюсь, что капитан говорил так из вежливости, ибо он не способен думать ни о чем, кроме моря и оружия. Ему нужны деньги на оснащение нового корабля, и он не может позволить себе оставить тебя в своем шатре. И он, конечно же, получит за тебя хорошую цену. Но когда я думаю о том, что тебя продадут тому, кто выложит больше, мне хочется кусать локти и рвать на себе волосы.
– Неужели ты действительно любишь меня, Микаэль? – удивленно спросила она и, смягчившись, нежно коснулась рукой моей щеки.
Ее глаза двух цветов мерцали столь пленительно, что я не понимал, как мог когда-то их бояться. Тут уж и я разразился бессильными слезами и сказал:
– Не сомневаюсь, что за тебя заплатят кучу денег – ибо разве может человек не полюбить тебя? Но, Джулия, Джулия, во всем мире богаты лишь старцы, у юношей же нет ничего, кроме пылких сердец и пустых кошельков. И тебя наверняка купит какой-нибудь отвратительный старик. Я не могу простить себе, что не сорвал вовремя цветок твоей девственности! Тогда у нас были бы по крайней мере общие воспоминания, если уж теперь нам не суждено быть вместе!
Когда произнес я эти слова, Джулия посмотрела на меня с безмерным изумлением и промолвила:
– Однако ты самонадеян, Микаэль! Жестоко ошибаешься, если думаешь, что я позволила бы тебе на Цериго покуситься на мою честь. Не отрицаю, что твои ласки сделали меня слабой, но есть большая разница между благопристойными нежностями и потерей чести. Если бы ты и впрямь решился на что-то такое, я выцарапала бы тебе глаза!
Услышав это, я вынужден был признать, что женская логика для меня непостижима.
– Зачем же ты в таком случае пошла со мной в то уединенное место? – удивленно спросил я. – Почему так разгневалась, когда, увидев твои глаза, я испытал скорее чувства брата, чем любовника?
Она чуть покачала головой, вздохнула и сказала:
– Я могла бы объяснять тебе это до Судного дня, но ты бы все равно ничего не понял. Естественно, я не случайно позволила тебе откинуть вуаль с моего лица и намеренно отвечала на твои ласки, что, впрочем, не составило для меня никакого труда, ибо ты и правда нравился мне. И поэтому я всей душой надеялась, что ты все-таки хотя бы попробуешь овладеть мной даже после того, как увидишь мои глаза. И, возможно, тебе бы это удалось, поскольку место было безлюдным, а ты гораздо сильнее меня. Но ты даже не попытался, Микаэль, и я никогда тебе этого не прощу! Очень надеюсь, что ты еще будешь чудовищно страдать из-за меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96