Позже, однако, царю было уже не до шуток. В том, что Англия и Франция вмешаются в русско-турецкий конфликт, не оставалось больше никаких сомнений. Австрия, до того времени верная и даже покорная союзница России, вела себя очень двусмысленно, явно склоняясь к тому, чтобы также примкнуть к союзникам. Силовые линии в Европе менялись на глазах, впервые после победы над Наполеоном. Племяннику императора, Наполеону III, удалось наконец расколоть антифранцузскую коалицию России, Австрии и Пруссии. О событиях 1812-1814 годов постоянно вспоминали тогда и в России, и на Западе. Наполеон III, "маленький Бонапарт", жаждавший взять реванш за историческое поражение своего великого дяди, писал Николаю после Синопского сражения: "Пушечные выстрелы при Синопе болезненно отозвались в сердцах всех тех, кто в Англии и во Франции обладает живым чувством национального достоинства", и подписывался - "добрый друг Вашего Величества Наполеон". Николай отвечал ему: "Что бы вы ни решили, Ваше Величество, но не увидят меня отступающим перед угрозами. Я имею веру в Бога и в мое право; и я ручаюсь, что Россия в 1854 году та же, что была в 1812".
Вскоре Николай вызвал в Петербург гр. Паскевича, того самого, что усмирял польский бунт в 1831 году, и назначил его главнокомандующим всеми войсками на западной границе России, а также стоящими в Дунайских княжествах. Паскевич с большой неохотой взялся за это дело, убежденный, что Австрия обязательно ввяжется в войну, а Россия ни за что не справится в одиночку с такой могущественной коалицией противников. Паскевич даже решился посоветовать императору принять ультиматум западных держав и очистить княжества. Было очень трудно это сделать "против мнения всех в ту минуту, когда в порыве безумия мы готовились закидать всю Европу шапками", замечал впоследствии сам Паскевич. Но Николая, конечно, было уже не остановить. Он даже сам сочинил специальную прокламацию для Паскевича, обращенную к христианским народам Оттоманской империи: "По воле императора Российского, с предводительствуемым мной победоносным христолюбивым воинством его вступил я в обитаемый вами край, не как враг, не для завоеваний, но с крестом в руках".
Русские войска переправились через Дунай в марте 1854 года. "Мы перешли через Дунай, слава Богу, и уже посылаются болгарам колокола для церквей", с восторгом писал тогда Константин Аксаков. Славянофилы вообще пребывали в то время в самом радужном расположении духа. Наконец-то произошло долгожданное чудо, и Россия поднялась на всю высоту своего исторического призвания. Казалось, совсем немного оставалось до разрушения Турции, а заодно и Австрии, и полного освобождения всех славян. Хомяков писал тогда графине Блудовой, "придворной панславистке",* Лев Толстой как-то заметил по ее поводу: "это было время, когда Россия в лице дальновидных девственниц-политиков оплакивала разрушение мечтаний о молебне в Софийском соборе" ставшей своеобразной посредницей между московскими славянофилами и петербургским правительством: "Недаром же у Босфора такой съезд всевозможных флагов, которые, конечно, никогда не развевались вместе на одних водах". "Не на похороны ли Турции такой съезд? Ведь ее, вероятно, похоронят с почетом, как следует хоронить царство, от которого дрожала вся Европа". "Я уверен, что все кончится в пользу нашей задунайской братии и в урок многим. Узнают между прочим, что славянофильство никогда не было ни революционерством, ни безумием, а верным предчувствием и ясным пониманием наших отечественных потребностей".
Константин Аксаков также не сомневался в благоприятном исходе начатого дела. Он описывал в своих стихах двуглавого орла, попавшего в свое время из Византии в Москву, где:
...под солнцем новой славы,
И благих и чистых дел
Высоко орел двуглавый
В небо синее взлетел.
Но, играя безопасно
В недоступной вышине,
Устремляет ясны очи
Он к полуденной стране!
то есть обратно к Константинополю. Даже трезвый С. Т. Аксаков, отец Константина и Ивана, не слишком увлекавшийся славянофильскими мечтаниями, писал в начале 1854 года Ивану: "Меня не покидает ощущение, что из этой страшной войны Россия выйдет торжествующею; что славянские племена освободятся от турецкого и немецкого ига; что Англия и Австрия упадут и сделаются незначительными государствами". "Я признаюсь тебе, что в 1812 году дух мой не был так взволнован, как нынче, да и вопрос не был так значителен".
Ратное настроение славянофилов доходило до крайних степеней; Юрий Самарин даже записался в ополчение, не без той задней мысли, правда, что после войны ему, как офицеру, позволят носить бороду. Хомяков на этот раз ограничился более мягкими формами убеждения, поэзией и публицистикой. 23 марта 1854 года он пишет знаменитое стихотворение "России":
Тебя призвал на брань святую,
Тебя Господь наш полюбил,
Тебе дал силу роковую,
Да сокрушишь ты волю злую
Слепых, безумных, буйных сил.
Вставай, страна моя родная
За братьев! Бог тебя зовет
Чрез волны гневного Дуная,
Туда, где землю огибая,
Шумят струи Эгейских вод.
Но даже создавая это воинственное стихотворение, Хомяков не удержался от того, чтобы не включить в него тот мотив, к которому он питал столь пламенное пристрастие и который сам назвал "каноном покаяния":
Но помни: быть орудьем Бога
Земным созданьям тяжело.
Своих рабов он судит строго,
А на тебя, увы! как много
Грехов ужасных налегло!
В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймена;
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мертвой и позорной,
И всякой мерзости полна!
Последняя приведенная мной строфа имела исключительный успех в русском образованном обществе, необычайно лакомом на любое обличение отечественных порядков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139