— Но, боюсь, я заслужила свою репутацию тем, что суюсь в самое пекло.
— На аукцион рабов, на вудуистские ритуальные действа, на нижнюю палубу пиратского судна… — перечислял он, и в его ласковом голосе слышалась добродушная насмешка. — Я никогда не встречал такой женщины, как ты, mon coeur, и это очень опасно для нас обоих.
"Он снова нечаянно назвал меня «мое сердце», — подумала Женевьева и постаралась унять бешено забившееся сердце, чтобы голос звучал естественно — Почему опасно?
— Женщины и пиратство — это несовместимо, моя фея.
— Но во время нашего путешествия, — она подняла глаза, затуманенные воспоминанием, — был ведь всего один, ну, два момента, когда мое присутствие оказалось неуместным.
Доминик вздохнул:
— Девчонка-сорванец с подмоченной репутацией — одно дело, моя дорогая, но ты не можешь всегда оставаться таким сорванцом, а я не смогу быть всегда привязанным к суше.
Женевьева опечалилась:
— Думаю, ты делаешь сразу слишком много разных выводов. Я и не ожидаю, что ты осядешь на одном месте. Мне самой этого меньше всего хочется. Почему мы не можем оставить все как есть, пока нам обоим так хорошо вместе?
— А когда это перестанет нам обоим доставлять удовольствие? — продолжая гладить ее по голове, тихо спросил он, — Тогда мы расстанемся — по-дружески, без сожалений. И каждый будет отвечать только за себя.
— Ты еще ребенок, фея, — сказал он нежно, словно боясь обидеть. — Такие идеальные мечты редко сбываются. Существуют боль, гнев, смущение и горький осадок, вкус которого ощущается очень долго. Я не хочу, чтобы ты все это испытала.
— Я и не испытаю, — с горячностью возразила Женевьева, уткнувшись лицом ему в грудь и вдыхая чудный любимый запах. — Я не такой ребенок, как ты думаешь, Доминик. И сама отвечаю за свое будущее.
— Какая уверенность! — тихо проговорил он и, бросив в камин сигару, поднял Женевьеву на руки. — Завидую твоей наивной вере в себя, моя Женевьева. Но пока ты ее сохраняешь или пока не вмешаются обстоятельства сильнее нас, будем наслаждаться тем, что у меня есть ты, а у тебя, сердце мое, есть я.
Глава 17
Бомба Виктора Латура наконец взорвалась. Он вошел в гостиную, где его жена, младшая дочь и кузен грелись у камина после обязательного посещения собора Святого Людовика, в котором было холодно, как в пещере.
— Я должен кое-что сказать вам двоим. — Он пальцем указал на Женевьеву и Николаса. — Поднимайтесь в кабинет. — И без дальнейших объяснений вышел.
Николас заволновался, Женевьева увидела, что и Элен нервничает. На молчаливый вопрос — чем мы провинились? — мачеха покачала головой:
— Он мне ничего не говорил. Но голос у Виктора не злой, не думаю, что он сердится.
— Однако рассердится, если мы не поторопимся. — Николас был абсолютно прав, и с игривым поклоном он сделал приглашающий жест в сторону двери:
— После вас, кузина.
— Я считаю, что в подобной ситуации такая галантность негалантна, — ухмыльнулась Женевьева. — Тебе следовало бы первым принять огонь на себя. Ты ведь старше и сильнее!
— Женевьева, прошу тебя, постарайся не раздражать отца, — умоляющим голосом попросила Элен. — Если он не расположен веселиться…
— Он никогда не расположен веселиться, — фыркнула неугомонная падчерица. — Я бы удивилась, узнав, что папа вообще понимает смысл этого слова.
Они подошли к комнате, служившей Латуру кабинетом, когда тот занимался домашними делами. Ни Николас, ни Женевьева не любили этой комнаты, поскольку с ней было связано много неприятных воспоминаний. Дверь была открыта, Виктор сидел за массивным резным письменным столом, листая бумаги.
— Закройте дверь, — велел он. — Я не хочу, чтобы весь дом слышал то, что я собираюсь сказать.
Женевьева приняла позу, которую всегда принимала в этой комнате: руки сцеплены за спиной, глаза потуплены. Николас, как она отметила, усмехнувшись про себя, стоял почти так же.
— Садитесь!
Женевьева и Николас обменялись тревожными взглядами. Они не могли припомнить, чтобы кому-нибудь из них когда-либо предлагали сесть в кабинете патриарха. Молодые люди неуверенно присели на кожаные стулья с прямыми спинками.
— Я решил, что пришло время назначить наследника, — объявил Виктор в напряженной тишине.
Николас быстро вскинул голову. Всегда считалось, что за неимением собственного сына Виктор назначит наследником сына дальнего родственника, ребенка, который с самого раннего детства воспитывался в его доме и получил необходимые знания в кораблестроении и управлении плантациями сахарного тростника. Правда, вслух это никогда произнесено не было — Я не желаю, — продолжал Виктор с привычным отсутствием деликатности, — чтобы моим наследником стал человек, не являющийся моим ребенком. — Он остановил взгляд на дочери, но она отлично держала себя в руках, и ничего, кроме вежливого интереса, на ее лице прочитать было невозможно. — Однако женщина не сможет управиться с таким наследством, даже если провела чертову уйму времени в монастыре, уткнувшись в книги.
Женевьева оставалась неподвижной, но почувствовала, как Николас при этих словах немного расслабился.
— Итак, — сказал Виктор, — я нашел компромиссный вариант, который устроит всех заинтересованных. Ты, Николас, женишься на Женевьеве и таким образом получишь все преимущества моего наследника, а дети Женевьевы, в свою очередь, наследуют тебе. Ты умеешь управлять плантацией и верфью, вот и продолжай, а в качестве платы получай мою дочь и ее наследство.
— А что получит от этого ваша дочь? — От чудовищной затеи отца голос у Женевьевы дрожал. Отбросив все предосторожности, она встала, белая, как молоко, с расширившимися и гневно сверкающими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135