– А ты не слушай, – сказал я.
– Только оно и есть, чего же тогда слушать? Политику? Эту трепологию?
– А ничего не слушай.
Частник на меня вытаращился.
Дома я еще придавил подушку, вскочил совершенно бодрым, сварил овсянки, крепко заправился, сел даже за компьютер, даже потыкал в кнопки, загружая темой своей диссертации. Название темы звучало так: «Поиски оптимального пути соединения усилий разнородных наук в деле достижения наибольших успехов в развитии науки. Научный руководитель проф. Владимиров Э.Ф.». Крепко звучало. Но что-то не вызвали энтузиазма высветившиеся на экране названия глав, подглавок, бесконечные ленты использованной и имеющей быть использованной в будущем литературы. «И это все я прочитал? И это все надо прочитать?» – изумился я. Опять на меня напало чувство, испытанное на симпозиуме в Питере. «Ну прочитаю, ну и что? Ну напишу диссертацию, ну и что?»
Шел на работу вприпрыжку. Я решился сказать Эдику, что хватит, поигрался в науку, ухожу в просвещение. Буду учителем. У меня всегда получалось с детьми возиться. Я на третьем курсе, то есть перед третьим курсом, работал в летнем лагере, там же они от меня не отходили. Я же их люблю. Да если я хоть скольких-нибудь чему-нибудь доброму выучу, уже жизнь не потеряна. Мой научный руководитель будет, конечно, Александра Григорьевна.
Эдик и Валера сидели все на тех же местах, и бутылка – видимо, не та же, но такая же – стояла меж ними пограничным столбом. Они даже и не заметили, что меня вчера не было на работе.
– Примешь?
– Нет, Эдуард Федорович, мне надо с вами поговорить.
– Потом. Правила здорового бюрократизма очень ценны на практике. Вот ты хочешь сказать, что у тебя ничего не получается, что ты хочешь все бросить, так? Так. Но я тебя не желаю слушать. Идет время, ты сам понимаешь, что со мною говорить бесполезно, надо тянуть лямку. Слушай лучше Валеру и изумляйся крепости мысли, овладевшей им. Это при тебе он решил чехов грабануть?
– Нет, позавчера, при мне, – поляков.
– Сегодня он решил потягаться с японцами.
– Точно! – подтвердил Валера, подвигая мне стеклянную емкость. – Именно так, и никак иначе. Я уже с утра по-японски шпарю. Акамуто акавото, атамуто атавото. С американцами – тьфу, семечки, ихние доллары, как писали раньше в «Известиях», скверно пахнут. Я всю жизнь «Известия» читаю. Но чего-то они скурвились. А «Правды» опять расплодились. Вот мой вывод, Федорыч. Американцы все улучшали, улучшали технику и наделали из своего народа дебилов. У машин вообще уже две педали. Ни нейтралки, ничего не переключать и так далее. Вроде хорошо. Но! У нас продавали машины явно с недоделками. И знали: да на хрена стараться, купят – доделают. И точно – доделывали. Он доделывает, хозяин, он свою машину начинает знать, любить. Кроме того, ему не до этого вот. – Валера показал на спиртное. – И жена его, Маруся, мужем гордится. Я когда этими «фордами», БМВ всякими занимался, мне скучно было. Я для разнообразия высыплю оттуда половину деталей – едет. Еще лучше едет. Так и с компьютерами. Которые ко мне попадают, так не гудят, а скулят, как собачонки, только что ноги не лижут – мастера видят. И ты мне, Федорыч, стремление не гаси, я япошек обставлю, я реванш за Порт-Артур возьму. Не деньги важны, честь русского умельца. Федорыч, скажи, так?
– Так.
– Именно так. Остальное – семечки. – Без перехода Валера сообщил, что пойдет минут триста покемарит. А потом начнет грабить. – Только, Федорыч, мне надо наколку – банк крупных воротил с Уоллстрит, как писали раньше в «Известиях». Такой банк, куда трудяги деньги вкладывают, грабить нехорошо. Есть же у них трудяги, есть, я чувствую. Ну, успеха нам! Федорыч, делай добро!
– Непременно, – ответил Эдик, – с четверга.
– Эдуард Федорович, – сказал я, глядя в красные глаза научного руководителя, – я был в Санкт-Петербурге, и я решил...
– Я ж тебя благословил. Женись.
– Нет, не то, я ее даже не видел. – Я подробно по приказу Эдика рассказал о трех часах пребывания в северной столице.
– Вообще-то, ты поступил верно.
– Конечно, ей, наверное, сказали: к вам какой-то бомж приходил.
Эдик приказал:
– Набирай ее номер и будешь говорить то, что я тебе буду суфлировать.
Но телефон зазвонил сам. Снова та республика. Высокие ее чины снова доставали профессора Владимирова.
– Нет, мы об этом не говорим, я не приеду, и вчера, и позавчера я отказывался. Да нет, и время есть... Зачем мне гонорар? Деньги категория нравственная, а когда их много – безнравственная. Тем более ничего нового я вам не скажу. Ваше счастье наступит тогда, когда вы поймете, что будущее за Россией. Записали? – издевательски спросил он. – Будущее за Россией. Так определено Господом, кем еще? Не МВФ же определяет судьбы мира. МВФ! – Эдик хмыкнул. – Счет в банке, коттедж, что еще? Еще счет и еще коттедж? Тьфу! А душа? А совесть? Да не интересно мне к вам ехать, вот и все. Не интересно. Я за годы перестройки не прочел ни одной вашей толковой статьи. Ни у прибалтов, ни у азиатов, ни у кого. И что? И ничего не потерял. Так же и в литературе. Не читал ничего и ничего не потерял. Потеряли вы. В мире только русские думают о других, все остальные думают только о себе. Мысль, передовая, только в России, остальное соответственно... Нет, какой я экстравагантный, я скорее усталый и обреченный на непонимание... Да что Америка! У нее даже инстинкты и те электронные... Звоните, я всегда на месте.
Эдик положил трубку, смял пустую коробку, смял и вторую, тоже выкуренную.
– Зря я, точно даже зря язык распустил. Чревато. Настучат ведь нашим. Меня попрут, вас разгонят. Поставят клеймо: владимирец, эдиковец. Хотя на скандал не решатся – умов нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69