Кроме того, он был в Чили, а это – факт.
– Что же он там делал? – спросил комиссар.
– Он руководил в Сантьяго клиникой, – сказал Хунгертобель.
– В Чили, в Чили, – повторил Берлах.
Действительно, сложный кроссворд, и его трудно решить. Самуэль прав, подозрение порочит человека и появляется не от добра.
– Ничто так не чернит человека, как подозрение, – продолжал он, – это уж я знаю точно, и я часто проклинал свою профессию. В этом плане нельзя распускаться. Но ведь мы уже заподозрили, и это подозрение внушил мне ты. Я верну его тебе, старый друг, если твое подозрение исчезнет; разве ты сможешь теперь отделаться от этого подозрения?
Хунгертобель сел на кровать больного и беспомощно посмотрел на комиссара. Солнце косыми лучами проникало через занавеси в палату. На улице был погожий день, каких было немало этой зимой.
– Я не могу, – произнес наконец врач в тишине палаты. – Я не могу отделаться от подозрения. Я знаю его хорошо. Учился вместе с ним, и он дважды был моим заместителем. Это он на фотографии. Вот и шрам от операции. Я знаю его, поскольку оперировал Эменбергера сам.
Хунгертобель снял с переносицы очки и положил их в правый верхний карман. Затем вытер со лба пот.
– Эменбергер? – спросил комиссар через некоторое время. – Так его зовут?
– Да, – отвечал Хунгертобель беспокойно. – Фриц Эменбергер.
– Врач?
– Врач.
– И живет в Швейцарии?
– Он владелец клиники в Зоненштайне, под Цюрихом, – ответил врач. – В тридцать втором году он эмигрировал в Германию, а оттуда в Чили. В сорок пятом вернулся и приобрел клинику. Один из самых дорогих госпиталей в Швейцарии, – добавил он тихо.
– Только для богатых?
– Только для очень богатых.
– Он хороший ученый, Самуэль? – спросил комиссар.
Хунгертобель помедлил.
– На этот вопрос трудно ответить, – сказал он. – Когда-то он был хорошим ученым; только мы не знаем, остался ли он таковым. Он работает методами, кажущимися нам сомнительными. Мы знаем о гормонах, на которых он специализировался, довольно мало. И, как всегда в областях, подлежащих завоеванию науки, часто ученые и шарлатаны, а иногда те и другие в одном лице, бродят в потемках. Что делать, Ганс? Эменбергера любят пациенты и верят в него как в бога. А это, как мне кажется, для таких богатых пациентов самое главное, без веры во что-либо далеко не уедешь, а особенно когда вас лечат гормонами. Так он добивается успеха, его обожают, и он зарабатывает свои деньги. Мы называем его «Наследным принцем».
Хунгертобель неожиданно замолчал, как будто раскаиваясь в том, что сказал прозвище Эменбергера.
– «Наследный принц». Почему именно эта кличка? – спросил Берлах.
– Клиника унаследовала состояние многих пациентов, – отвечал Хунгертобель неохотно. – Такая уж там мода.
– Итак, вам, врачам, это показалось странным! – сказал комиссар.
Оба молчали. В тишине висело что-то невысказанное, чего Хунгертобель так боялся.
– Ты не должен думать того, что думаешь, – сказал он в ужасе.
– Я только иду за твоими мыслями, – отвечал спокойно комиссар. – Будем точны. Пусть наш образ мыслей будет преступлением, даже в этом случае мы не должны его бояться. Мы ответственны только перед своей совестью и найдем в себе силы перепроверить наши мысли и, если окажемся не правы, отказаться от них. Давай, Самуэль, думать. Мы можем предположить, что Эменбергер при помощи методов, которые изучил в концлагере, заставляет своих пациентов завещать ему состояние, а затем их убивает.
– Нет! – горячо воскликнул Хунгертобель. – Нет! – и посмотрел беспомощно на Берлаха. – Мы не должны этого думать. Мы не звери! – воскликнул он вновь и взволнованно зашагал по комнате от стены к окну, от окна к стене. – Боже, – простонал врач, – что может быть ужасней этого часа?..
– Подозрение, – сказал старик в постели и затем непреклонно повторил: – Подозрение!
Хунгертобель остановился у постели больного.
– Забудем этот разговор, Ганс, – промолвил он. – Мы распустились. Иногда даешь волю своему буйному воображению. Он был в Чили, а не в Штутхофе, таким образом, наше подозрение утрачивает смысл.
– В Чили, в Чили, – сказал Берлах, и его глаза сверкнули, предвкушая приключение. Его тело вытянулось. Так он и лежал расслабленный, без движения, заложив руки за голову.
Когда Хунгертобель в дверях еще раз недоверчиво оглянулся на больного, комиссар уже спал.


АЛИБИ

На следующее утро в половине восьмого после завтрака старик, занимавшийся чтением объявлений, несколько удивился, когда вошел Хунгертобель. Обычно в это время Берлах засыпал вновь или, вытянувшись, отдыхал, положив голову на руки. Врачу показалось, что комиссар выглядел свежее, чем обычно, а его глаза сверкали былым блеском.
– Как дела? – приветствовал Хунгертобель больного.
– Дышу утренним воздухом, – сдержанно ответил тот.
– Я сегодня пришел к тебе раньше, чем обычно, и это вовсе не обход, – сказал врач, подойдя к постели. – Я принес тебе пачку медицинских газет. Швейцарский медицинский еженедельник, французский и прежде всего, поскольку ты понимаешь по-английски, различные номера английского «Ланцета» – известной медицинской газеты.
– Как мило с твоей стороны думать, что я интересуюсь подобными вещами, – ответил Берлах, не отрывая глаз от объявлений. – Однако я не знаю, подходящая ли это для меня литература. Ты знаешь, я не дружу с медициной.
Хунгертобель засмеялся:
– И это говорит тот, кому мы помогли!
– Вот именно, – сказал Берлах. – От этого болезнь не станет другой.
– Что ты читаешь в объявлениях? – спросил с любопытством врач.
– Предложения о продаже марок, – ответил старик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27