Все мертвое, кроме часов.
Настало три часа; стало четыре. До старика, лежавшего без движения на металлической постели, не доносилось ни шороха, ни стона, ни речи, ни крика. Казалось, внешний мир перестал существовать, больше не было Земли, вращающейся вокруг Солнца, не было города. Ничего не было, кроме зеленоватого круглого циферблата со стрелками, изменявшими свое положение. Половина пятого, без двадцати пяти пять, без тринадцати пять, пять часов четыре минуты, пять часов шесть минут, Берлах с трудом приподнялся. Он позвонил раз, два раза, много раз. Он ждал. Может быть, удастся еще раз поговорить с медсестрой Клэри. Может быть, его спасет случай. Он с огромным трудом повернулся и упал с постели. Комиссар долго лежал на красном ковре, а над ним тикали часы и по кругу двигались стрелки: без тринадцати шесть, без двенадцати шесть, без одиннадцати. Он медленно пополз к двери, достиг ее и пытался подняться, однако упал, попытался второй раз, третий, пятый. Все напрасно! Он стал царапать дверь, поскольку стучать кулаком не мог. «Как крыса», – подумал он. Немного полежав, он пополз обратно, поднял голову и посмотрел на часы. Шесть часов десять минут.
– Еще пятьдесят минут, – произнес он так громко и отчетливо в тишине, что испугался сам.
Комиссар хотел вернуться в постель, однако почувствовал, что сделать этого не в силах. Вот так он и лежал перед операционным столом и ждал. Вокруг него в комнате находились шкафы, кровать, стол, часы. Да, те самые часы, как сгоревшее над миром Солнце, тикающий божок, механизм в виде лица без рта, без глаз, без носа, с двумя морщинами, расходящимися и сходящимися. Без двадцати пяти, без двадцати двух, без двадцати одной, без двадцати… Время шло и шло в неудержимом тиканье часов. Берлах приподнялся и прислонился спиной к операционном у столу; старый больной человек, одинокий и беспомощный. Он успокоился. Сзади него были часы, перед ним – дверь. Он глядел, смирившись со своей судьбой, на этот прямоугольник, через который войдет тот, кто медленно и спокойно убьет его, делая разрез за разрезом блестящими ножами. Время, тиканье часов было теперь в нем, и ему не нужно было теперь оборачиваться; он точно знал, что осталось ждать четыре минуты, три, две… Он стал считать секунды, совпадавшие с ударами его сердца. Еще сто, еще шестьдесят, еще тридцать. Он считал побелевшими, бескровными губами, глядя на живые часы – на дверь. Точно в семь она открылась одним рывком, как темный провал, как распахнутая пасть, в сумеречном свете угадывалась огромная фигура, однако это был не Эменбергер. Комиссар услышал детскую песенку, исполняемую насмешливым хриплым голосом:
Ганс был мальчиком отважным, В лес отправился один…
В дверях стоял Гулливер, могучий и широкий, в разорванном сюртуке, свисавшем с сильного тела.
– Приветствую тебя, комиссар, – сказал великан, прикрыв дверь. – Наконец-то я отыскал печального рыцаря без страха и упрека, отправившегося на борьбу со злом, сидящего перед операционным столом, очень похожим на тот, на котором лежал я в Штутхофе. – Он поднял комиссара, как ребенка, на руки и положил в постель. – Пропустим по стаканчику, – сказал он, доставая из кармана сюртука бутылку и две стопки. – Водки у меня на этот раз нет, – сказал гигант, наполняя их и садясь на край постели старика. – Этот картофельный шнапс я украл где– то в Эментале в темном и заснеженном крестьянском доме. Это ничего. Мертвеца не упрекнут за то, что он под прикрытием тумана и ночи собирает в виде пропитания дань с живых. – Он поднес стопку к губам старика, и тот отпил.
Берлах сразу почувствовал, что это взбодрило, хотя и подумал, что опять поступил вопреки советам врачей.
– Гулливер, – прошептал он, ощупывая руку пришельца, – как ты узнал, что я нахожусь в этой проклятой мышеловке?
– Комиссар, – засмеялся тот, и его жесткие глаза сверкнули на безбровом, покрытом шрамами лице, – для чего же ты вызвал меня тогда в Салемский госпиталь? Я сразу сообразил, что ты кого-то подозреваешь. Что у меня появилась бесценная возможность отыскать этого Неле среди живых. Я ни на секунду не поверил, что тебя побуждает расспрашивать о Неле только психологический интерес. Разве я мог тебя одного оставить в беде? Прошли времена, когда рыцари, борясь со злом, отправлялись на битву против дракона одни. Прошли времена, когда достаточно только острого ума, чтобы схватить преступника за руку. Ты, детектив, – глупец и анахронизм! Я не выпускал тебя из поля зрения и вчера ночью явился к бравому доктору Хунгертобелю. Он так испугался, что мне пришлось основательно поработать, прежде чем к нему вернулось сознание. Вот тогда я и разузнал, где ты находишься, и явился сюда, чтобы восстановить статус-кво.
– Как ты сюда попал? – спросил Берлах тихо, Лицо гиганта исказилось гримасой улыбки.
– В автомобиле Хунгертобеля, – ответил он.
– Он жив? – продолжал комиссар, наконец придя в себя.
– Через несколько минут он отвезет тебя в старый Салемский госпиталь, – отвечал тот, – Он ждет тебя в машине перед Зоненштайном.
– Карлик! – воскликнул, побледнев, старик. Он вспомнил, что Гулливер не знал об этой опасности. – Карлик! Карлик убьет его!
– Да, карлик, – засмеялся гигант, тряся своими лохмотьями и выдыхая запах алкоголя.
Он пронзительно свистнул, заложив в рот два пальца, – так свистят собаке. По этому сигналу металлические жалюзи на окне приподнялись, в комнату бесшумно, как обезьяна, скользнула маленькая тень и одним огромным прыжком очутилась на коленях Гулливера. Старческое лицо карлика прижалось к груди гиганта, обняв его огромную лысую голову маленькими ручонками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27