Христина не могла ожидать ответа на это послание раннее следующего Иванова дня, но когда до Христины дошел наконец этот ответ, оказалось, что ей нельзя было ожидать ничего лучшего. К этому посланию были приложены любимые книги Христины, пояс и великолепная пара надушенных перчаток, затем два ящичка слоновой кости с конфетами; две шелковые с золотыми каймами детские рубашечки и два маленьких кружевных чепчика для маленьких баронов.
С тех пор не проходило ни одного праздника св. Фридмунда без каких-нибудь посылок в этом роде; подарки эти были не только знаками нежной любви тех, кто присылал их, но и весьма много помогали при той бедности, до какой доведены были обитатели Адлерштейна.
Когда граф Шлангенвальдский бывал поблизости Адлерштейна, люди его завладевали всем, чем было можно у Спорного Брода. Было бы безумно со стороны маленького Адлерштейнского гарнизона бороться с врагами, много превосходившими их числом. Так как все враждебные действия со стороны графа ограничивались этим, то старая баронесса приписывала спокойствие, каким пользовался замок, его неприступности, и Христина оставляла ее в этой уверенности.
Сношений баронессы не имели никаких ни с кем вне замка. Был один только исключительный случай; однажды приехал в замок всадник, оказалось, что его прислал барон Адлерштейн-Виндшлосский объявить о своей женитьбе на благородной девице, графине Валевской фон Троутбек, и прислал каждому из своих крестников по великолепному мечу.
Фрау Кунегунда злобно торжествовала, предполагая какое разочарование испытает Христина, когда узнает об этой женитьбе; но та, напротив, очень обрадовалась этому известию, и надеялась, что жестокие насмешки старой баронессы наконец прекратятся. Но насмешка было орудие, очень нравившееся Кунегунде, и она не могла от нее воздержаться. В замке оставалась всего одна только серебряная чаша и ее пришлось отдать посланному барона. Этого требовала феодальная щедрость; этим обстоятельством Кунегунда воспользовалась, чтобы еще кольнуть невестку. – Если бы Виндшлосс был теперь в подземелье, близнецы разделили бы между собой его обширные придунайские владения, а не платили бы его всадникам.
Правда, чаша могла бы быть употреблена на что-нибудь более полезное. Скот, свиньи, подать крестьян и то, что сбиралось ежегодно в день св. Фридмунда, были единственные средства, на какие существовал замок; здесь не было недостатка в мясе, в молоке и хлебе, но достать одежду было трудно; пряжа женщин, вытканная деревенским ткачом, обязанным работать на господ, была недостаточна для одевания всех обитателей замка.
Все эти домашние обстоятельства нисколько не смущали маленьких сирот, на которых сосредотачивалась вся любовь и нежность Христины. Это были прелестные, здоровые мальчики, до того похожие между собой, что одна мать могла распознавать их без помощи медальона, носимого старшим, и маленького деревянного крестика, который сама она вырезала для меньшего. Мальчики были высоки ростом для своих лет, но тонки и стройны, что обличало их полуиностранное происхождение; вьющиеся черные волосы и большие, темные глаза также показывали в детях присутствие итальянской крови. Бабка их смотрела на это, как на пятно для семейства, да и сама Христина более желала бы видеть в них лицо отца; но если бы жив был их отец, он восхищался бы, как и мать, взорами то живыми и веселыми, то нежными и задумчивыми, блестевшими из-под длинных черных ресниц, когда мальчики сидели на коленях у матери, или играли около нее, и лепетали тем чудным, милым детским лепетом, который для сердца матери очаровательнее всякой музыки, или выслушивали ее ответы на свои вопросы, причем личики их принимали чудно-осмысленное выражение.
Дети, благодаря взаимной нежности и кроткому влиянию матери, всегда были во всем друг с другом согласны и никогда не ссорились в играх, но положение их в доме было не одинаково. С тех пор, как они достигли того возраста, что могли садиться за общий стол, старший, молодой барон, как его назвали с самого начала, стал постоянно садиться на первое место, в кресло деда со спинкой, вверху которой был резной орел. Все в доме, начиная с бабки, уступали ему первенство; Фридель следовал общему примеру и это не стоило ему ни малейшего усилия; рука его была всегда в руке Эббо и все их удовольствия были общие. Иногда впрочем матери думалось, что едва ли дела пошли бы также мирно, если бы медальон старшего был на шее младшего. В сущности дети были вполне предоставлены матери; бабка смотрела на них очевидно гораздо более как на наследников Адлерштейна, чем как на внуков. Но когда мальчики стали подрастать, старая баронесса начала опасаться, чтобы мать не вздумала подавлять в них повелительный характер, свойственный всем Адлерштейнам.
Однажды зимой (детям шел тогда шестой год), Христина сидела у окна за прялкой и любовалась, как мальчики играли во дворе в снежки; когда кто-нибудь из них оказывал особенную ловкость, мать улыбалась и аплодировала. Вдруг дети прекратили игру, подошли друг к другу и, казалось, о чем-то советовались; по движению головы и авторитетному тону Эббо, Христина заключила, что Эббо предлагает что-нибудь брату, а тот не хочет согласиться. После короткого спора Эббо побежал к сараю, где сидел на цепочке волчонок, подаренный недавно маленьким баронам сыном старого Ульриха; волчонок хотя был и очень еще молод, но не обладал любезными качествами. Фридель никогда почти не подходил к нему близко, а постоянные ворчанья волчонка в ответ на ласки начали уже раздражать Эббо. Молодой барон потянул волчонка за цепочку, привязал к столбу и сделал его мишенью для своих снежных шариков;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87