«Нет, его тут нет, надеюсь, я никогда в жизни больше не увижу этого сукина сына». Все они говорят что-то в этом роде и бросают трубку.
— Никто из этих женщин, судя по голосу, не показался вам старше Ноблеса? Могла среди них быть образованная, богатая женщина?
— Откуда мне знать, кто из них богат. Злые все до озверения, это да.
— Почему вы его не уволили?
— Господи, я же объяснял! Где я вам возьму парней, чтобы и не подонки, и не отставники, из которых песок сыплется?! Еще налить? Я, пожалуй, еще выпью.
— Спасибо, с меня хватит.
Стелла привстал и потянулся за очередным кубиком льда и банкой «Фресна», чуть было не своротил стол, усаживаясь на место.
— По-моему, вы мне пыль в глаза пускаете. Вы же не из налоговой инспекции, а? Да еще эта чушь насчет Чикаго. Держу пари, вы и не бывали в Чикаго.
— Почему же, был как-то проездом в Индепенденс, штат Миссури, — возразил Ла Брава. — Вполне симпатичный городишко.
— Ах проездом… Знаете что, — предложил Джо Стелла, наливая себе бурбон, — ради такого парня, как вы, я мог бы уволить троих своих тупиц, платил бы вам двенадцать долларов в час, предоставил бы вам самую лучшую работу, взял бы вас заместителем. Что вы на это скажете?
Глава 10
И вновь на него нахлынуло странное ощущение времени. Он обедал на большой веранде отеля «Кардозо» с кинозвездой времен своей юности. Кинозвезда была в темных очках в круглой оправе и широкополой панаме, слегка надвинутой на глаза. Фотограф наблюдал за ней.
Он смотрел, как она откусывает крошечные кусочки маринованного моллюска, приподнимая вилку левой рукой — зубцы повернуты вверх — плавными, неторопливыми движениями. Смотрел, как она отламывает кусочек от французского батона, подносит его ко рту, изящно опираясь локтем на стол и изогнув запястье, как поглядывает из тени на солнечные блики, играющие на поверхности океана, как медленно, не глядя, кладет кусочек хлеба в рот, как ее губы раскрываются навстречу этому кусочку и смыкаются снова, а потом начинает работать жевательный мускул кинозвезды — Ла Брава не знал в точности, где располагается жевательный мускул, Фрэнни ему не объяснила. Фрэнни сказала ему, что актриса пользуется каким-то специальным кремом, вытяжкой из тканей плаценты, что она, скорее всего, каждый день старательно повторяет перед зеркалом «кью-у», «икс, икс» и не снимает солнечные очки до самого заката, чтобы не щуриться и не наживать лишних морщинок. На мгновение взгляд Ла Бравы скользнул в сторону от Джин Шоу, и он увидел Фрэнни, которая сидела на стене на другой стороне улицы под сенью узкой парковой аллеи, ведущей к океану, и фотографировала «Поляроидом» старые гостиницы. Фрэнни была в джинсах, обрезанных так высоко, что края их, вероятно, впивались в ее бедра.
Женщин из «Делла Роббиа», полулежащих в шезлонгах и обсуждающих животрепещущие подробности медицинской и пенсионной страховки.
Мориса, идущего по Оушн-драйв с сумкой, набитой покупками, его тощие ноги в выцветших желтых шортах, болтающихся чуть выше колен.
Медленно проезжающие автомобили с приникшими к окнам туристами.
Вот молодой кубинец разговорился с Фрэнни, теребя свою серьгу, и Фрэнни смеется. Парень позирует перед ней, упершись рукой в бедро, необычный, странный, притягательный. Фрэнни направляет на него объектив «Поляроида».
И снова взгляд Ла Бравы, скрытый темными очками, скользит по лицу кинозвезды, такому бледному, но эта бледность отнюдь не кажется худосочной. Кожа гладкая, без видимых следов подтяжки, пластической операции. Если даже она и делала что-то в этом роде, это не важно. Похоже, он влюблен в это лицо.
Актриса повернула к нему голову и слегка улыбнулась. Она привыкла, что ею любуются. Он хотел бы увидеть ее глаза, но с этим придется подождать.
— Симпатичная рубашка, — похвалила она и неожиданно сдвинула очки на самый кончик изящного носа, позволив фотографу увидеть при свете дня небольшие мешки под глазами, — он почему-то обрадовался этому незначительному изъяну, нарушавшему совершенство. Возвращая очки на переносицу, она добавила:— Не припомню, чтобы мне случалось делать комплименты по поводу мужской рубашки, но ваша мне и вправду нравится. Люблю цветы гибискуса. Однажды я едва не вышла замуж за человека, носившего только темно-коричневые рубашки и притом с темно-коричневым галстуком. Вам это кажется странным? Ничуть. Он зарабатывал три тысячи долларов в неделю, писал киносценарии, жил в отеле «Шато Мармон» и умер от недоедания. — Переведя дух, она сказала: — Я была бы рада посмотреть еще какие-нибудь ваши работы, у вас просто замечательно получается. Вы мне покажете?
— Я бы хотел сфотографировать вас, — сказал он.
— Спасибо, уже сфотографировали, — усмехнулась она.
— Ну ладно вам…
— Привет, привет, привет, — прервал их беседу Морис, появившись снаружи, за каменным ограждением веранды и привстав на ступеньку, чтобы дотянуться до их столика. — Что это вы едите, моллюсков? А вы когда-нибудь видели их без ракушек? Вы бы их в рот не взяли. Дайте-ка попробовать. — Опустив на каменную стенку сумку с продуктами, он перегнулся через ограждение и приоткрыл рот, дожидаясь, чтобы Джин Шоу наколола кусочек моллюска на вилку и протянула ему.
— Еще? Можешь доедать, с меня хватит.
— Не собираюсь портить себе аппетит. Сегодня мы ужинаем дома, жареные стейки с луком, как на железной дороге. Дайте-ка глотнуть— что там у вас?
— Старый добрый скотч, — отозвалась она, протягивая ему стакан.
— Сколько вы выпили?
Она подмигнула Ла Браве:
— Шесть? А? Или семь?
— Три часа дня! — возмутился Морис.
— Две порции, Мори. Не доводи себя до инфаркта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85