С Фейнне следовало заканчивать.
Сперва исчезла нянюшка. Девушка отнеслась к этому с поразительным равнодушием. Она несколько раз спрашивала тюремщиков – где старушка, но, не получая ответа, спрашивать перестала. Перестала она и следить за собой. Больше не требовала ни воды для умывания, ни свежего белья. Не прикасалась к гребню.
Вейенто понадеялся было на то, что внезапная неряшливость пленницы – некая форма протеста. «Очень хорошо, – говорил герцог, потирая руки, – протестующий узник обычно желает вступить в диалог со своим тюремщиком. Он надеется на то, что ему начнут задавать вопросы и делать предложения. Протест – способ обратить на себя внимание».
Однако Алефенор, начальник стражи, держался иного мнения. «Полагаю, вы ошибаетесь, ваше сиятельство, – возражал он, – она и не думает протестовать. Ей все сделалось безразлично. Ей неважны теперь даже запахи, а ведь для слепых обоняние играет чрезвычайно важную роль. Она и без всяких протестов не обделена нашим вниманием. Нет, ваше сиятельство, эта особа просто-напросто махнула на себя рукой. Теперь ее не пронять ничем, даже пытками».
Алефенор оказался прав. Фейнне все больше замыкалась в себе. Она как будто исследовала свой внутренний мир и по мере этого исследования погружалась в него все глубже. Звуки извне почти не достигали ее сознания.
И тогда Вейенто решился на новый шаг: он заставил внешний мир стать агрессивным. Лишенная общества, питья, еды, девушка не могла не высунуться из той жесткой, непроницаемой скорлупы, которую создала вокруг себя, чтобы не поинтересоваться: что происходит? Не собираются ли тюремщики попросту уморить ее голодом?
Вейенто не верил в то, что Фейнне всерьез решилась умереть.
И здесь Алефенор поддержал его: «Полагаю, вы правы. Она еще не готова. Ей безразлично почти все – но не собственная жизнь. Она до сих пор на что-то надеется, и пока мы каким-нибудь неосторожным словом не убьем в ней последнюю надежду, она будет доступна управлению извне».
Они оставили в ее комнате воду. Не слишком свежую не слишком чистую, но все же пригодную для питья. Пяти дней без пищи и денька без воды будет достаточно, чтобы Фейнне кинулась в объятия своих избавителей и начала наконец относиться к ним с доверием.
Им оставалось только ждать.
– Она бросится к вашим ногам, ваше сиятельство, – утверждал Алефенор, – будет плакать от радости просто потому, что услышит живой человеческий голос. Она молода, избалована. Она умеет быть упрямой, потому что, видимо, именно таким способом добивалась от родителей желаемого. Дети из богатой семьи отличаются иногда довольно сильной волей. Но – только до тех пор, пока рядом с ними взрослые. Оставшись наедине с собой, они теряются.
Вейенто кивал, однако в глубине души испытывал страх: что будет, если Фейнне окажется еще более крепким орешком, нежели предполагает Алефенор? Сейчас Вейенто не был уже уверен ни в чем.
На второй день лесного житья ему доложили о том, что пропала нянюшка.
– Старуха куда-то ушла, – сообщил солдат, – и до сих пор не вернулась.
– Должно быть, и не вернется, – сказал герцог безразлично. – Это не имеет значения. Кто упустил ее?
– Я, – сказал солдат и опустил глаза.
– Лишаешься жалованья за два дня. – Герцог махнул рукой. – Невелика потеря. Она, мне кажется, была немного не в себе.
– Может совсем пропасть, в лесах-то, – заметил солдат, несколько опечаленный наложенным на него штрафом. – Не поискать ли?
– Не надо, – велел герцог. – Суждено ей пропасть – пускай. Я не буду тратить силы на какую-то старуху, которой давно уже пора на покой. В любом случае она ничего не сможет связного рассказать. Ступай, дурак.
И солдат удалился.
Вторая пропажа оказалась серьезней первой. Тут уж герцог не на шутку встревожился.
Без всякого следа исчез Хессицион.
За стариком отправили весь отряд, и сам Вейенто тоже принял участие в поисках. По мнению Алефенора, безумного профессора хватились довольно быстро. За такой короткий срок старичок не смог бы уйти далеко. Рассыпались по лесу веером, каждый в своем направлении, и рыскали до вечера, пока не стемнело. Тогда собрались у старого костра, в лагере, разбитом в стороне от охотничьего домика.
– Никого.
– Никого.
– Ни следочка.
Вейенто кусал губы с досады. Старуха – ладно. Кому она нужна! Ни толку от нее, ни особого вреда. Но Хессицион... Если Фейнне представлялась Вейенто «ключом» от незримых ворот в мир Эльсион Лакар, то Хессицион обладал «замочной скважиной», подходящей для этого «ключа».
– Завтра я уезжаю, – объявил Вейенто. – Алефенор остается. Если будет результат – доложить.
– Я доложу о любом результате, – сказал Алефенор.
Вейенто глянул на него с нескрываемым раздражением: невозмутимый вид начальника стражи выводил герцога из себя. Еще бы! Алефенору, по большому счету, наплевать – получится у него сломать волю пленницы или нет, узнает герцог способ, которым Фейнне перешла незримую границу, или же останется в неведении. Алефенор перенес за свою жизнь достаточно много испытаний, чтобы еще одна удача или неудача могла повлиять на его отношение к миру и себе. Этому человеку не важен результат его деятельности. Он получает удовольствие просто от того, что добросовестно и отчасти творчески выполняет приказы.
Хотел бы герцог позволить себе то же самое! Быть таким же невозмутимым. Относиться к жизни с той же отрешенностью.
Невозможно.
Спать устраивались возле костра, на голой земле, по-походному. Только для герцога натянули полог – Алефенор предположил, что ночью может пойти дождь (кстати, не ошибся).
Вейенто уже погружался в сон, когда рядом с ним очутился тот солдат, что упустил девушкину няньку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163