Прощай, Гай Марий, потомок свиноводов… все равно ты не был римлянином.
Глашатай умолк, и Гай Марий, глубоко вздохнув, пошел прочь с гордо поднятой головой и с надеждой встретить кого-нибудь, с кем можно по-дружески поговорить. Но Рим был для него пустыней: никого, кто достоин, чтобы с ним разговаривал Марий. И тут он встретился взглядом с Гаем Юлием Цезарем, который улыбался, зная, о чем думает Гай Марий.
Гай Марий остановился, опустив глаза. Рядовой сенатор, избегающий кулуарных интриг, старший из рода Юлиев Цезарей вошел в Сенат после смерти брата Секста. Высокий, подтянутый, широкий в плечах – истинный военный. Лицо Гая Юлия, обрамленное седыми волосами, отливающими серебром, было весьма привлекательно, несмотря на его возраст – пятьдесят пять лет. Похоже, он принадлежал к числу тех, кто уходит из жизни постепенно, не бросая дел, кто и в девяносто способен изо дня в день ковылять на трясущихся ногах в Сенат, все так же поражая слушателей неизменным здравомыслием. Таких не убивают жертвенным топором. Такие, когда нужно, делают Рим – Римом. Они, а не стадо Цецилиев Метеллов. Они – лучшие: лучше всех остальных, вместе взятых.
– Кто из Метеллов собирается говорить сегодня?
– спросил Цезарь, когда они оказались рядом на лестнице храма.
– Кое-кто хочет подняться повыше, – ответил Гай Марий, и его густые брови поползли сначала вверх, а затем медленно вниз – совсем как гусеница на ветке.
– Наверное, старый Метелл, младший брат нашего высокочтимого Верховного Жреца.
– Разве?
– Думаю, что он собирается на следующий год стать консулом. Ему уже пора готовиться к этому, – Гай Марий немного отступил, пропуская вперед Цезаря, как старшего, и вошел следом за ним в священное обиталище Юпитера Величайшего.
Гигантский центральный зал был погружен в полутьму – день был пасмурный, и солнце не заглядывало в храм. И все же багровый лик божества светился, будто раскаленный невидимым пламенем. Изваяние было древним, много веков назад создал его этруск Вульк: слепил из терракоты; позже добавились одежды из слоновой кости, волосы и сандалии из золота, серебром покрылись руки и ноги Юпитера и выросли ногти из слоновой кости. Лишь лицо Величайшего сохранило цвет обожженой глины; точеное лицо этруска, бессмысленная улыбка сомкнутых губ, растянутых чуть ли не до ушей, как у бестолкового отца, совершенно не обращающего внимания на опасные шалости своего дитяти, балующегося с огнем.
По сторонам центрального жилища Юпитера открывались еще два зала поменьше: слева – Минервы, его дочери, справа – Юноны, его жены. Их статуи из золота и слоновой кости были достойны любования, но обеих дам вынудили сносить общество чуженов: старые боги этого места отказались покинуть его, когда строился храм, и – римляне есть римляне – их оставили здесь, вместе с богами новыми.
– Хочу спросить вас, Гай Марий: не примете ли приглашение на сегодняшний обед в моем доме?
Вот это сюрприз! Гай Марий слегка побледнел и зажмурился, выигрывая время для ответа. С чего бы это? Странно. Но и на злую шутку не похоже. Юлии Цезари – не из тех, кто задирает нос и рад посмеяться над тем, кто обделен судьбою. Но и в дом их не каждый вхож: если ваша родословная восходит прямо к Юлу, Энею, Анку и самой богине Венере, вы постараетесь не запятнать себя свойством с какими-нибудь портовыми рабочими вроде Цецилия Метелла.
– Благодарю Вас, Гай Юлий, буду рад и почту за честь.
ГЛАВА III
Луций Корнелий Сулла проснулся, хотя солнце еще не встало. Голова работала ясно, будто и не с похмелья. Он огляделся. Все как обычно: слева лежит мачеха, справа – любовница, обе заснули крепко, не раздевшись.
Что же его разбудило? Острая боль пониже живота заставила его кинуть взгляд туда – так и есть: неутоленное желание не раз превращало его пробуждение в муку. Не в силах терпеть, Сулла потихоньку одной рукой потянул за край одежды мачеху, другой – любовницу. Обе моментально вскочили – они давно уже только притворялись спящими – и принялись немилосердно охаживать его в четыре руки.
– Да что я такого сделал? – взвизгнул он, сворачиваясь клубком, чтобы защитить пах.
Они тут же выложили ему все события вчерашнего вечера – крича и срываясь на визг. Теперь он припомнил, что случилось, и больше не слушал их трескотню. Метробиус, да будут прокляты его глаза! А что за глаза у шельмеца! Темные, блестящие, как полированный черный янтарь. А ресницы – такие длинные, хоть на палец накручивай. Кожа цвета густых сливок, черные завитки волос, ровно спадающие на девичьи тонкие плечи… Четырнадцать лет ученику Скилакса-актера, – соблазнителю, мучителю, развратнику.
Вообще-то Сулла предпочитал иметь дело с женщинами, но Метробиус – особый случай. Мальчик пришел на вечеринку, одетый как Купидон, сопровождая Силакса в костюме Венеры. (Нелепые крылышки из кожи топорщились за спиной Купидона, узенькая повязка из коанского шелка цвета шафрана облегала бедра; двери в доме были закрыты, и духота так сгустилась, что дешевая краска, смешавшись с потом, потекла яркими струйками по бедрам; влажная ткань облепила ноги мальчика.
С первого же взгляда они почувствовали влечение друг к другу – столь они были несхожи. Много ли людей на свете с такой молочно-белой кожей, как у Суллы?! А его волосы цвета восходящего солнца? А глаза, столь дымчатые, что кажутся почти белыми?… О, это не тот шестнадцатилетний Сулла, бежавший в Афины несколько лет назад, когда некий Эмилий – даже имя его не сохранилось в памяти – бесплатно провез мальчишку на корабле до Патрея, а затем, благодаря его благосклонности Сулла добрался через все Пелопоннесское побережье до Афин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25