оно всего раза в два шире нашей лодки и подходит к реке Суринам под острым углом – ни дать ни взять, еще один заливчик в мангровых зарослях. Стоит войти в устье, как причудливая река значительно расширяется. Мы высадили нашего лоцмана у моста в полумиле вверх по течению. При этом врезались в причал и сломали пополам единственный якорь, но наш лоцман выкарабкался благополучно на безопасное место, сжимая в кулаке нашу «благодарность» с бутылкой пива в придачу, и приветливо помахал нам на прощание.
Следующие три дня мы провели, путешествуя по местности, которая соответствует моему представлению о рае больше, чем любое другое место на земле. Коппенаме была, бесспорно, прекрасна, но для описания Пары просто нет слов. И вся эта красота менялась, не успевая наскучить, не реже, чем за полдня пути. Низовья довольно густо заселены мелкими местными фермерами, но, как только минуешь земледельческий район, тяготеющий к Парамарибо, начинается нетронутая первозданная страна, мелкие фермы исчезают, и только изредка попадаются деревушки местных жителей, которые живут на реке и ничем не связаны с внешним миром на суше. Они не искажают красоту природы; скорее они ее подчеркивают, возле них всегда есть крохотные заливчики, сплошь покрытые ковром розовых, желтых и белых водяных лилий, по берегам которых в живописном беспорядке разбросаны маленькие лодки-долбленки.
Река в самых широких местах не превышала ширины нашего «флота» более чем в три раза; частенько она сужалась настолько, что мы едва протискивались вперед. Вода здесь была такая, какую в Гвиане обычно называют «речная вода». Нам никто не верит, когда мы говорим, что эта вода в речушках цвета темного ореха, как шерри, а местами даже густого цвета красного вина. И все же это так: вода крепко настояна на соках растений. Поэтому в таких реках можно видеть отражения, каких вы никогда не увидите в других водах. Взгляните в черное зеркало – если таковое найдете! – и вам станет понятно, что я хочу сказать.
Мы поднимались вверх по природному каналу, обрамленному зарослями арумов, о которых я уже упоминал, чьи прямые, как у гигантских злаков, стебли кончались пучком громадных сердцевидных, похожих на ревень листьев. Позади поднималась чаща самых разнообразных деревьев. Тут было множество акаций, у одних листья напоминали изумрудные страусовые перья, у других – желтые веера; были пальмы всех форм и очертаний; были деревья и с мелкими, круглыми, блестящими листочками, и с длинными тонкими листьями яблочно-зеленого цвета, и с серебристо-голубыми, покрытыми пушком. Все это было переплетено гирляндами висячих растений с естественными корзинами, с которых свешивались орхидеи. И повсюду на нашем пути гнездились бесчисленные полчища птиц. На стеблях тростника балансировали нелепые бурые выпи, нависающие над водой сухие сучья облюбовали сверкающие бирюзовые зимородки, которые встречали нас хохотом, а между лианами пробирались птицы густо пурпурного цвета, раскрывая веером широкие хвосты.
Из реки Пара мы повернули в небольшой приток, называемый Коропайнкрик. Здесь природа буквально ошеломила нас красотой. Все мы, даже прозаически настроенный Андре и простодушный, улыбчивый Ричи, стояли, раскрыв рты: перед нами было потрясающее зрелище. Русло оказалось лишь немногим шире нашей спаренной «флотилии», и на берегах не было видно ни одного поселка. Берега словно сомкнулись над нами, ветви деревьев переплетались у нас над головой, и солнце пронизывало зеленые своды узкими стрелами лучей. «Черные» воды были так спокойны и недвижимы, что, глядя вперед, на яркую мозаику из света и тени, невозможно было различить, где кончается реальный мир и начинается отражение. Мы сделали несколько фотографий и до сих пор сами не можем разобрать, где верх, а где низ – настолько совершенно отражение. Мы плыли по сути дела через лес, и блестяще-черная, как тушь, вода пробиралась дальше, разливаясь между стволами деревьев, видных сквозь прибрежный тростник.
По туннелю, крытому арочным сводом резной филигранной зелени, порхали бабочки невиданной величины, их переливающиеся крылья вспыхивали, как фейерверки; по воде плыли клумбы желтых кувшинок; голубые и кроваво-алые орхидеи пышными каскадами спускались к воде; бледно-зеленые листья, раскрытые, как ладони, каждым «пальчиком» впивали прохладную свежесть, восходящую от зеркальной глади вод. Стаями проносились зеленые попугаи с огненными грудками и желтыми спинками, а пунцовые стрекозы, мерцая зелеными крыльями, плясали в солнечных лучах на фоне ровного, как бархат, изумрудного мха, который широкими покрывалами драпировал темные стволы деревьев. И все это буйство красок, безумие немыслимых форм и прихоти играющего света – все сливалось в единой поразительной гармонии и совершенстве, какие может создать лишь тропическая природа.
К месту, называемому Републик, мы прибыли, изнемогая от созерцания потрясающей красоты; иначе наши чувства не выразишь. Речушка так сузилась, что пришлось перегружаться в лодку и челноки. Мы разгрузили моторку, задраили люки и поставили ее на прикол. Следующие пять миль прошли на «человеческом» двигателе, то есть на веслах. От речки, можно сказать, практически ничего уже не осталось – мы плыли по затопленному лесу. Красота была кругом по-прежнему неописуемая, но уже другого рода. Здесь повеяло сумрачной таинственностью, в воде стояли колючие пальмы, между ними плыли покрытые листьями ползучие растения. И вот с двух сторон стали видны заросшие густой зеленью берега, которые сходились все ближе, пока наконец мы не вошли в маленькую речушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93