Уйти. Сразу, не ступая на вытертую поколениями циркачей дорожку. Опять малодушие! Всю жизнь идет оно за Кравчуком, как тень, но, в отличие от тени, то и дело норовит загородить дорогу, оттолкнуть, затоптать, приравнять его, человека с дарованиями, к средней массе.
Поднимаясь по лестнице, Альберт чувствовал одышку. Может, он постарел? Нет, главное -- не дрейфить. В темном коридоре он остановился и, чтобы успокоиться, стал считать: вдох-выдох. Собрав остаток воли, Кравчук приоткрыл дверь с надписью "Отдел кадров" и, сняв шапку, заглянул.
За старомодным столом между двух сейфов сидел пожилой лысый человек в очках и читал газету "Советский спорт".
-- Извините, я по объявлению насчет клоунады... не опоздал?
Инспектор отдела кадров отложил газету, снял очки и осмотрел Альберта.
-- Анкету заполнил?
-- Нет еще.
-- А кто тебя, собственно, рекомендовал?
-- Сам я...
-- Где в нашей системе работал?
-- Видите ли...
-- Если "видите ли", то нечего и с анкетой возиться, бумага -- дефицит. Образование?
-- Экономист.
-- Высшее, значит. Возраст?
-- Тридцать пять, -- сказал Альберт.
Он не соврал, вырвалось на год меньше.
-- Ууу!.. Чего ж тебя учить три года? Чтобы проводить на пенсию?
-- Ну, тогда извините.
Кравчук кивнул как-то нелепо, молча попятился. Черт его дернул заходить, ведь решил же смыться еще в коридоре.
Тут опять запахло конюшней. Сморщенная женщина задела его мокрой тряпкой, намотанной на палку, и назидательно проговорила вслед:
-- Смотреть вперед надо, когда идешь.
На улице фонари едва пробивались сквозь сырую темноту. Альберт двигался, как рыба в аквариуме, не понимая зачем и куда.
-- Эх, мать свою поберег бы!
Что-то твердое уперлось ему в бок, и стало очень больно. Тормоза у самосвала взвизгнули, засипели. Шофер соскочил с подножки, оставив дверцу открытой. Он вытащил Кравчука из-под колеса, ощупал его. Обнаружив, что тот цел, только зад и рукав пальто в грязи, шофер поднес кулачище к носу Альберта.
-- Давил бы таких, как тараканов.
Шофер еще выматерился, вскарабкался на подножку, остервенело захлопнул дверцу и газанул, обдав Кравчука брызгами мокрого снега и гарью из огромной выхлопной трубы.
Чтобы очухаться, Альберт постоял на краю тротуара, облокотясь о фонарный столб. Отдышался немного, ощущая легкий озноб от сырого воздуха. Хороший человек этот шоферюга, ласковый. Мог бы сплющить -- Кравчук и пикнуть бы не успел, не то что сказать последнее слово. С клоунадой не вышло, зато живой. Хорошо, что не наоборот.
Остальной путь Альберт проделывал, сосредоточенно глядя налево, направо и даже вперед.
Он долго вставлял ключ в прорезь замка. Евгения приходит раньше, слышит эту возню и сама бежит открывать: "Режь хлеб, все готово!.."
Никто ему не открыл. В коридоре было темно, у соседей тихо. Не раздеваясь, следя по полу своими туристическими ботинками на рифленой подошве, в которую забился снег, Альберт прошел в комнату и зажег свет. На диване валялись Евгеньины кофточки, которые она давно не носила, на полу -мятые газеты. На столе -- гора немытой, засохшей посуды.
Он сгреб со стола в ладонь хлебные крошки, отправил их в рот и обнаружил записку, прижатую пустой сахарницей. Запотевшие очки, протертые пальцами, приблизились к листку:
"Я ушла. Больше откладывать не могу. Зою забрала мама. Посуду мой сам!"
Не снимая ботинок, он прилег на диванчик, закрыл глаза.
Вообще-то следовало ожидать, что это рано или поздно произойдет. Давно шло к этому. Теперь он будет жить один и следить мокрыми рифлеными подошвами, где хочет. Посуду он вообще выкинет, в кухню из комнаты будет ходить по канату. Завтра приведет после работы Камилю. Потом любовницы станут приходить вечером, и он будет проверять, умеют ли они что-нибудь делать на канате. На канате этого еще никто не пробовал. Можно сказать, открытие в сексологии.
Сколько он пролежал в темноте, неизвестно. В дверь звонили. Открыл не он, а соседка, не известно откуда объявившаяся после долгого отсутствия.
-- Ты оглох? Возьми сумку, еле донесла. И чемодан возьми.
Евгения сняла вязаную шапочку и отряхнула ее от снега. У нее были ключи, но она хотела, чтобы Альберт ей открыл.
-- В химчистке очередь жуткая. А все равно самообслуживание дешевле. Целый чемодан перечистила. Посуду вымыл? Так и знала!.. Неужели жрать не хочешь? Что у тебя с пальто? Надо было вчера упасть, сегодня бы заодно вычистила...
Кравчук понес на кухню грязную посуду. Думал: спросит Евгения про студию клоунады или нет? Она болтала без умолку про Зойку, которую мать забрала к себе на ночь, про свою сослуживицу Татьяну, которой упорно не везет: никак не может забеременеть. И Валентине не везет -- опять беременна. Потом пошли рассказы про новые объявления об обменах, но для нас ничего подходящего: все варианты с доплатой между строк. Евгения спросила даже насчет перерасхода сальников. А про клоунаду -- ни-ни.
И все-таки Кравчук пришел к выводу, что она его любит. Он вспомнил недавно прочитанную статью. Социолог утверждал, что самые прочные семьи те, что находятся на грани развода. Так что, ссорясь, Евгения инстинктивно укрепляла их брак.
-- Жень, -- сказал он, -- знаешь, о чем я думал?
-- Знаю. Чтобы скорей поджарились купаты.
-- Это само собой... Ты Бронштейна помнишь? Ну, из вычислительного. Он сейчас зачастил на ипподром.
-- Верхом учится? Принцесса Анна покоя не дает? Так она замужем.
-- Он сам женат, не в этом дело!
-- А в чем? -- Евгения смотрела на него с опаской, словно ожидала подлянки.
-- Езда -- мура, Жень! Он же программист, знаешь, какой сильный! Так он сейчас статистику начал собирать по скачкам, а в статистике он ни бум-бум.
1 2 3 4 5 6 7 8