«Будь здоров, сынок».
Это случалось по меньшей мере раз в неделю.
Гульду очень нравилось.
Детям нужна уверенность.
И последнее, что происходило на этом поле. Важное. Каждый раз, когда Гульд сидел там вместе с профессором, мяч катился за линию, прямо к ним. Каждый раз он подкатывался достаточно близко и останавливался в нескольких метрах от них. Тогда вратарь шел к ним и орал: «Мяч!» У профессора Тальтомара не дергался ни один мускул. Гульд смотрел на мяч, затем на вратаря, но оставался неподвижным.
— Мяч, пожалуйста!
Он застывал и смотрел в пустоту перед собой рассеянным взглядом, оставаясь неподвижным.
3
В пятницу в девятнадцать пятнадцать позвонил отец Гульда, чтобы выяснить у Люси, все ли в порядке. Гульд сообщил, что Люси уехала в прошлое воскресенье с представителем очень известной часовой фирмы, которого встретила на воскресной службе.
— Часовой фирмы?
— Или чего-то еще, типа цепочек, распятий, что-то в этом роде.
— Бог ты мой, Гульд. Нужно дать объявление в газету. Как в прошлый раз.
— Да.
— Сразу же дай объявление в газету, а потом воспользуйся анкетами, хорошо?
— Да.
— Но чтобы эта не была немая?
— Хорошо.
— А вы сказали часовщику?
— Она сказала.
— Она?
— Да, по телефону.
— Просто не верится.
— Ну.
— У тебя еще остались копии анкет?
— Да.
— Если дома нет, то сделай ксерокопии, о'кей?
— Алло?
— Гульд?
— Да-да.
— Гульд, ты меня слышишь?
— Теперь слышу.
— Если останешься без анкет, сделай ксерокопии.
— Алло?
— Гульд, ты меня слышишь?
— …
— Гульд!
— Да.
— Ты меня слышал?
— Алло?
— Это помехи на линии.
— Сейчас я тебя слышу.
— Ты слушаешь?
— Да…
— Алло!
— Да.
— Что за хреновина с те…
— Пока, папа.
— Из какого дерьма делают эти… фоны?
— Пока.
— Из какого дерьма вы делаете эти телеф…
Клац.
Не имея возможности приезжать для проведения собеседований, отец Гульда составил для кандидаток анкету, которую собственноручно отредактировал и просил отправлять ответы почтой, оставляя за собой право выбора новой гувернантки для Гульда на основании полученных ответов. Анкета включала всего тридцать семь вопросов, но редкой кандидатке удавалось заполнить ее до конца. В основном все застревали примерно в районе пятнадцатого вопроса (15. Кетчуп или майонез?). Впрочем, частенько они поднимались и уходили сразу после первого (1. Может ли кандидатка воспроизвести серию неудач, которые ей довелось испытать до сегодняшнего дня в состоянии безработицы, конкуренции за низкооплачиваемое место, невыносимой неизвестности?). Шатци Шелл расставила на столе снимки Евы Браун и Уолта Диснея, заправила в пишущую машинку лист бумаги и напечатала число 22.
— Прочти-ка мне что-нибудь из двадцать второго, Гульд.
— Вообще-то ты должна бы начинать с первого.
— Кто это сказал?
— Если есть номер первый, то всегда начинают с него.
— Гульд?
— Да.
— Посмотри-ка мне в глаза.
— Ну.
— Ты и в самом деле считаешь, что если вещи имеют номера, и особенно номер один, то мы обязательно должны, и ты, и я, и все прочие, должны начинать именно с него, только по той причине, что это номер один?
— Нет.
— Ну и отлично.
— А какой ты хотела?
— Номер двадцать два.
— Двадцать второй. В состоянии ли кандидатка вспомнить самое прекрасное из того, что ей приходилось делать в детстве?
Замерев на мгновение, Шатци тряхнула головой и недоверчиво пробормотала: «Приходилось делать». Затем она принялась писать.
Когда я была маленькой, больше всего мне нравилось посещать Салон Идеального Дома. Он располагался в Олимпия Холле, в огромном здании, похожем на вокзал, с громадной крышей в форме купола. Только вместо железнодорожных путей и поездов был Салон Идеального Дома. Не знаю, полковник, доводилось ли вам видеть. Салон проходил ежегодно. Невероятно, но все это было сконструировано в точности как настоящий дом, ты ходил по нему, чувствуя себя в стране грез, там были узкие улочки и фонари по углам, все дома были разные, очень опрятные и новые. Все было на своих местах: и занавески, и бульварчик, даже сады, — короче, это был мир твоей мечты. Сначала ты думал, что все это из картона, так ведь нет, все было построено из кирпича, и даже цветы были настоящими, все было настоящим, здесь ты мог бы жить, мог подниматься по лестницам, открывать двери, это были самые настоящие дома. Очень трудно объяснить, но когда ты ходил там в глубине, то в голове у тебя были очень странные ощущения, что-то вроде грустного изумления. Ну, я хочу сказать, это были настоящие дома — и все, но потом, на самом-то деле, все настоящие дома оказывались разными. Мой, к примеру, был семиэтажный, с одинаковыми окнами и мраморной лестницей, с крошечными лестничными площадками на каждом этаже и повсеместным запахом хлорки. Прекрасный дом. Но эти были другими. У них были крыши странной заостренной формы, окна с эркерами, веранды спереди, винтовые лестницы, террасы, балконы и все такое. И фонарик над дверью. Или гараж с цветными воротами. Все это было настоящим и в то же время не было настоящим; возникало такое ощущение, что тебя водят за нос. Я сейчас вспоминаю — все было обозначено уже в названии: Салон Идеального Дома, но что ты понимал тогда в идеальных и неидеальных вещах. У тебя не было представления об идеальном. Это заставало тебя врасплох, так сказать. Необычное ощущение. Думаю, что я могла бы объяснить вам все это, если бы мне удалось объяснить, почему я так рыдала, когда появилась там впервые. Да-да. Я разрыдалась. Я попала туда только потому, что моя тетя работала там и у нее были входные билеты. Она была очень красивая, высокая такая, с длинными черными волосами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13