Я понадеялся на удачу, отправившись к вам в дом сегодня утром…
— И правильно сделали, — рассмеялся де Бац. — Избавьтесь же от ваших страхов! Я сам встречусь с шевалье де Жарже и обо всем с ним поговорю. А сейчас мы отправимся обедать; еда поможет вам окончательно прийти в себя.
Преподаватель словесности поднял на него глаза; это был взгляд побитой собаки.
— Сознание того, что вы с нами, — уже большая помощь. Но я все же неспокоен.
— В подобных случаях трудно сохранять спокойствие. Но мне и в самом деле кажется, что вам не по себе. Какую роль отвели вам в этом плане?
— Я должен раздобыть форму, передать ее в Тампль и… заставить замолчать Тизонов!
— Что касается денег на покупку одежды, я их дам. Я собираюсь сообщить шевалье, что готов финансировать этот план. Очень важно не только вырвать наших дорогих узников из темницы, но и переправить их через Ла-Манш как можно скорее. Вас пугает, что Тизоны могут оказать сопротивление?
Лепитр заерзал в кресле, потирая руки, словно ему вдруг стало холодно. Потом он наконец выпалил:
— Дело не в этом! Вы знаете, я не убийца… и совсем не герой. Я простой скромный преподаватель. Я буквально умираю от страха!
Он так жалобно посмотрел на барона, что тот не смог удержаться от смеха.
— Ни за что вам не поверю! А кто спас госпожу Клери и мисс Адамс от этого ужасного Марино?
— Я просто не мог не помочь им. Что же касается Марино, то я всего лишь сообщил о нем вам. Я его не убивал…
— Верно, это я его убил. Но вы были среди нас, когда мы пытались спасти короля…
— Сердцем я был с вами, но я ничего не сделал. Я был так напуган, что утром 21 января остался дома.
— Вас не выпускали два жандарма, я знаю…
— Да нет же! Кроме нас с женой, в доме никого больше не было. Но никакая сила не могла меня заставить выйти из дома. Поэтому я предпочитаю предупредить вас, барон: чем ближе мы к реализации плана, тем мне становится все страшнее…
Это и в самом деле было крайне неприятно. Де Бацу вспомнилась строка из «Ромео и Джульетты»: «Лишь страха твоего страшусь я». Лепитр наверняка знал ее, но не осмелился произнести вслух. При сложившихся обстоятельствах бывший преподаватель представлял собой самое слабое звено в цепи. Если он сорвется, то все их грандиозное предприятие будет провалено.
— И все же мне бы так хотелось вам помочь, — бормотал несчастный со слезами на глазах. — Поверьте, я сам себе противен, но я не могу справиться с собой! — Ну же, успокойтесь! Раз мне теперь все известно, мы можем облегчить вашу роль. Вы могли бы передать кому-нибудь форму?
— М-мог бы… Но…
— Что же касается Тизонов, я обговорю это с шевалье де Жарже. А теперь к столу! Вы слышите, колокол зовет нас.
Но оказалось, что Лепитр еще не выговорился до конца:
— Я чуть было не забыл! Тулан и шевалье рассчитывают на меня — я должен изготовить паспорта для королевской семьи. Ведь именно я председатель комитета, который их выдает…
Де Бац, уже почти на пороге, обернулся к нему. В его голосе зазвучало раздражение:
— И что же? Что в этом трудного? У вас все под рукой — | бланки, печати, необходимые подписи…
— Несомненно, но…
— Если вы боитесь, что у вас задрожит рука, пока вы будете их заполнять, принесите бумаги мне. Уж я сумею сделать их подлинными!
— В таком случае…
Губы Лепитра едва шевелились, он казался совершенно потерянным, и барон подумал, что придется либо постоянно следить за ним, либо вообще избавить его от участия в заговоре. Однако это решение — радикальное — его не устраивало. Лепитр оставался комиссаром в Тампле, в его руках были официальные бланки паспортов. Конечно, де Бац мог состряпать какие угодно документы, но кто защитит королевскую семью лучше ее врагов? Нет, Лепитра трудно, а может быть, и невозможно заменить… Придется за ним следить, но кому поручить это? Конечно, лучше всего подошел бы солдат Национальной гвардии Питу, которому форма открывала доступ всюду. Только вот где сейчас Питу и когда он вернется? Тулан и Жарже наверняка хотят привести план в исполнение как можно быстрее, и де Бац в этом был с ними абсолютно солидарен.
Оставалось одно: постараться успокоить Лепитра. Подходящий момент представился после обеда, когда благодушный, очарованный улыбкой Мари преподаватель решился признаться, что сочинил вместе с госпожой Клери романс. Его вдохновила смерть Людовика XVI. Свое творение он посвятил Людовику XVII и представил на суд королевы. Ободренный вниманием прелестной женщины, он достал из кармана листок и осмелился прочесть:
О чем ты плачешь, матушка?
Ты смотришь на меня
Глазами, полными печали.
Я вижу в них твою душу…
На глазах Лепитра снова появились слезы. Последний куплет, посвященный Мадам Елизавете, он прочел, отчаянно всхлипывая.
Чтобы дать гостю время прийти в себя, Мари с энтузиазмом зааплодировала и многозначительно взглянула на Жана, призывая его тоже выразить восторг.
— Прелестно! — воскликнула молодая женщина. — Сколько чувства в этих стихах, и как хорошо вы их прочли! Королева должна была испытать настоящее утешение, слушая их…
— Я надеюсь, потому что она меня поблагодарила. А когда я вернулся в Тампль спустя неделю, меня пригласили в комнату Мадам Елизаветы. О, если бы вы знали, какую ни с чем не сравнимую радость мне пришлось испытать. Я услышал мой романс в исполнении маленького короля, которому аккомпанировала на клавесине его сестра. Ах, какие минуты! Ее величество не смогла сдержать слез… Да что там, мы все плакали…
Де Бацу эта история показалась чересчур слащавой. Он уже решил было поинтересоваться, не плакали ли супруги Тизон вместе со всеми, но удержался от колкости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20