Майклова Мегу позвонила от его имени сказать, что, если я захочу поговорить, они всегда рядом и готовы помочь. Элайза позвонила из такси по пути на работу поздравить меня с «цельностраничным» статусом, секретарша Филипа Марта — тоже. Саймон позвонил, когда я ехала в аэропорт, заверив — очень ласково, если учесть наши предыдущие разговоры, — что ни один уважающий себя человек не читает «Сенсаций Нью-Йорка» и мне не о чем беспокоиться, так как статью все равно никто не увидит.
Я решила игнорировать все звонки, но вспомнила, что, уезжая из страны, принято прощаться с родителями. Я набрала номер папиного сотового, надеясь, что звонок будет отключен, и я смогу оставить сообщение им обоим с пожеланием хороших выходных и обещанием позвонить по возвращении. Однако мне не повезло.
— Ох, посмотрите, кто это. Энн, иди сюда, звонит наша знаменитая дочь. Беттина, мать хочет с тобой поговорить.
В трубке послышались шорохи, затем что-то пискнуло — родители случайно нажали на кнопку, передавая друг другу мобильник, и, наконец, в трубке загремел мамин голос:
— Беттина? Почему они пишут о тебе такие гадости? Это все — правда? Я ведь даже не знаю, что отвечать людям, когда они спрашивают. Я ни минуты не сомневалась, что все это ложь, но когда услышала об Уэстоне…
— Мам, сейчас нет времени объяснять, я еду в аэропорт. Конечно, все это ложь. Как вы могли подумать иначе?
Мама вздохнула, и я не могу сказать наверняка — с облегчением или огорчением.
— Беттина, деточка, ты должна понимать, как волнуется мать, обнаружив, что дочь живет странной и загадочной жизнью.
— Странной — возможно, но не загадочной. Обещаю, я все объясню, когда вернусь, но сейчас мне надо торопиться, не то опоздаю на самолет. Попрощайся за меня с папой. Позвоню, когда вернусь. До воскресенья! Целую вас крепко-крепко.
Повисла пауза — мать колебалась, настаивать на немедленных объяснениях или потерпеть, затем послышался вздох.
— Хорошо, поговорим в воскресенье. Посмотри как можно больше, дорогая, и береги себя. И постарайся не выставлять личную жизнь на всеобщее обозрение!
Короче говоря, утро выдалось дерьмовое, а тут еще предстояло разобраться с «Луи Вюиттоном». «Вюиттона» было много, целые тележки. Горы чемоданов, сумок на колесиках, несессеров, складных саквояжей для платьев, спортивных сумок на ремне и защелкивающихся дамских сумочек, гордо носящих переплетенные L и V, из главного магазина в Милане или чудовищных размеров бутика на Пятой авеню. Каждый приглашенный, поднявшийся на борт самолета, очевидно, запомнил, что «дорожные сумки от „Луи Вюиттона“ — наш выбор». Три носильщика в бордовой униформе «Миллионэйр» (тонкая ирония!) прилагали все силы, чтобы уместить багаж в брюхе «Гольфстрима», но преуспели мало, хотя и взмокли от усилий. Несколько часов назад мы с Элайзой, Дэвидом и Лео приехали на лимузине из Нью-Йорка в Тетерборо убедиться, что все готово к прибытию вертолета, на котором Филип и компания должны прилететь с вертодрома на Уолл-стрит в аэропорт.
Утром я оставила Филипа дрыхнуть на диване, поставив радиобудильник на час позже и заткнув горе-кавалеру за брючный ремень записку с напоминанием явиться к вертолету не позже шести часов вечера.
За отслеживанием погрузки «луи вюиттонов» наших гостей, проверкой, достаточно ли на борту самолета увлажняющего аэрозоля для лица «Эвиан», у меня не осталось времени переживать из-за пустяков вроде публично навешенного ярлыка лживой, вероломной шлюхи, да еще в самой популярной газете светских сплетен, которую читают все без исключения друзья, коллеги и родственники.
Приближалось время отлета — собрались все, кроме приглашенной в последнюю минуту светской львицы и ее «гостя», предупредившей по телефону, что они стоят в пробке в туннеле Линкольна, — когда разразился первый кризис.
Чемоданов набралось столько, что багаж не умещался в самолете.
— Борт предельно загружен, — вздохнул носильщик. — Обычно «Гольфстрим» принимает шесть средних или четыре больших места багажа на человека, а у вашей группы значительное превышение.
— Насколько значительное?
— Ну, — другой носильщик наморщил лоб, — в вашей группе у всех по четыре здоровенных чемодана на рыло, а у какой-то бабы — семь, причем один сундук таких габаритов, что для погрузки пришлось вызывать кран из ангара.
— Что вы предлагаете? — спросила я.
— Ну, это, мэм, проще всего оставить здесь часть багажа.
Не сомневаясь, что события будут развиваться по наименее простому сценарию, я, тем не менее, пошла навстречу и решила проверить, не согласится ли кто-нибудь расстаться с частью собственности. Я поднялась на борт, попросила у второго пилота микрофон интеркома и по громкой связи объяснила пассажирам ситуацию. В ответ раздался хор свистков и воплей.
— Шутить изволите, — зашелся от смеха Оливер. — Это чертов частный самолет, если у кого склероз. Скажи им так, чтобы поняли.
Оливер привык выступать с подобными заявлениями: он основал страховой фонд, приносящий такую прибыль, что журнал «Готэм» назвал Оливера самым желанным холостяком Манхэттена 2004 года.
— Если кто-то хоть на секунду решил, что я поеду без туфель, он жестоко ошибся, — крикнула Камилла, наследница косметической империи, между глотками «Кристалла». — На четыре дня у меня одежды на двенадцать возможных комбинаций и по две пары обуви для каждого варианта, чтобы был выбор. Я ничего не собираюсь оставлять.
— Я требую, чтобы весь багаж был погружен в самолет, — заявила Алессандра. — Если я взяла с собой пустые чемоданы, чтобы было в чем везти домой вещи, купленные в Турции, пусть носильщики сообразят, как поднять их на борт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127