– Помереть всегда успеешь, – резонно возразил Иван. – Так, говоришь, ушли Селуян с Авдотием?
– Ушли, ушли… Хоть Иванко, молодец, помогает, многое уже может отроче, да вот защита какая… Почитай три раза за зиму тати в избу ломились, хорошо живота не лишили – откупилися, – посетовал дед. – Ране-то побаивались, как же, здоровенные мужики в доме, один Авдотий чего стоил – подковы запросто разгибал!
– Да уж, – кивнул Раничев. – Не зря Клешнею прозвали. А теперь, значит, прознали, что ты тут в бобылях… Эх, знать бы, когда наведаются… ужо, прищучил бы! – Он стукнул кулаком по столу. – Чай, не Мефодия-старца людишки?
– Нет. – Ипатыч покачал головой. – С Мефодием-то мы б договорились, чай, не первый год друг друга знаем. Чужие приходят – по всей Москве одни шайки, уж не только ночью, но и днем страшно на улицу выйти.
– Ну, не только в Москве этак, – Иван с улыбкой смотрел, как, поставив на стол варево, дед Ипатыч нарезает ножом краюшку хлеба. Кроме щей да каши с конопляным маслом нашлась и бражка.
– Испей-ко, Иване, – подмигнул дед. – Самолично из сушеной черники делал.
Бражка и в самом деле оказалась приятной, прохладненькой и чуть кисловатой на вкус. Пока обедали, явились ребята – Иванко с Анфиской. Иванко – сероглазый, светленький, за зиму сильно вытянулся и, казалось, еще больше похудел. Однако глаза блестели весело – увидев гостя, бросился с порога на шею, видно рад был. Анфиска – пухлощекая девчонка с курносым, горделиво задранным кверху носом – тоже улыбнулась, даже промычала что-то. Раничев незаметно вздохнул, вспомнив, по чьему приказу несчастной девушке был отрезан язык. Пока Анфиска мыла посуду, отвел в угол отрока.
– Боярыня Руфина не беспокоит ли?
– Нет, – оглянувшись на девушку, шепотом ответил тот. – Да и вообще, попробовала б! Чай, красного петуха можно и в боярские хоромы пустить. Горят не хуже простых избенок!
Иванко твердо сжал губы, он сильно повзрослел и уже больше не походил на занудливого отличника, как раньше, и видно было – в случае чего, угрозу свою выполнит.
– Да и чего ей здесь рыскать-то, боярыне? – смахнув челку со лба, усмехнулся отрок. – Чай, красивых скоморохов боле нету на торге.
– Ла-адно, – засмеялся Иван. – Чую, в чей огород камень… Так она здесь, на Москве, Руфина?
– Здесь. Видал как-то, пронеслась в санях. Кони резвые.
– Еще бы…
Раничев задумался. Боярыня Руфина – красивая белокожая чертовка с колдовскими глазами – была из той группы влиятельных переселенцев-литвинов, что пользовались благоволением самого великого князя и благоволением этим без всякого стеснения пользовались. Именно Руфина использовала Раничева в качестве шпиона, отправив с поручением в Киев – один из крупнейших городов Великого княжества Литовского. Встретившись в Киеве с резидентом – хозяином постоялого двора Селивоном Натыкой – Иван так до конца и не разобрался, на кого же шпионила Руфина – на литовского князя Витовта, короля Польши Ягайло, или – на Тевтонский орден? Скорее всего – на всех понемногу. Опасную игру вела боярыня – может, та опасность ее и привлекала? Мужа своего сгубила – теперь, поди, завидная вдовица. Молода, красива, богата! И опасна, как гремучая змея… Но, похоже, делать нечего – придется использовать ее в своих целях, как говорится, не корысти ради, а токмо волею Олега Ивановича, великого рязанского князя… Жаль, конечно, скоморохов нет, ребята были надежные. Правда, с Руфиной не помогли б и они. Тут уж сам, только сам… Напрасно, видно, в прошлый-то раз, как уезжал из Москвы, подкинул письмишко людишкам князя Василия, а в письмишке том – о Руфине, дескать, не от Витовта ли на Москву послана? Зол тогда был Иван на боярыню – и за то, что самого подставила, и за язык Анфискин вырванный… Может, и затерялось письмишко, а может, и дошло до Василия… Так что с Руфиной глаз да глаз нужен. Да и с татями бы ночными разобраться – с чего б это они на старика наезжают? Ой, не верится, что обошлось здесь без воровского старца Мефодия. Как его парня-то звали? Того, кругломордого… Федька Коржак. Он-то уж по жизни за все должен, с ним и переговорить, от старца тайно.
– А что, отроче, знакомца своего старого Федьку не встречал ли намедни?
– Коржака, что ли? – скривился Иванко. – Встречал, как же! Третьего дня Коржак на торжище шастал, простаков искал в кости сыграть.
– Так он чего, по костям теперь шерудит, выходит? – удивился Иван.
– Да какое там по костям, – отрок презрительно усмехнулся. – Мозгов у него на то не хватит. Так, зазывалой у косточников, а по ночам по-старому – с кистенем.
– Зазывалой, значит…
Раничев потянулся, поблагодарил хозяев за хлеб-соль, шутливо ткнул кулаком Иванку, шепнул, наклонившись:
– Спишь, небось, с Анфиской-то, а?
– Что ты, что ты, – тут же покраснел отрок. – Ипатыч покуда не разрешает, говорит – рано.
– Ну раз говорит, так и впрямь рано, – кивнул, вставая, Иван. – Денька через два загляну. Увидишь Федьку – шепни.
Простившись, Раничев вышел на улицу. Уже смеркалось, и припозднившееся прохожие старались побыстрее скрыться в ощетинившихся частоколами усадьбах. Иван тоже прибавил шагу – не очень-то хотелось рисковать понапрасну жизнью, передвигаясь по городским улицам в темное время. Молодого татя Федьку Коржака можно будет разыскать и позже, сейчас же надобно поспешать обратно на Чертолье, в прижимистый дом рыжего Елизара. Интересно, как там дьяки с Лукьяном? Дьяки… дьяки, подьячие – писцы да чиновники, крапивное семя… Что у великого князя Василия собственной канцелярии нет? Есть, поди, как и у Киприана. Интересно, где народец похлипче? Навряд ли у Киприана, тот все ж таки митрополит – лицо духовное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16