Он поставил на карту все – и намеревался доиграть свою партию до конца во что бы то ни стало.
Гонзага, случалось, доверял вести свои дела Пейролю, ибо в коварстве тот почти не уступал хозяину. Но это происходило только тогда, когда ситуация не внушала тревоги. В моменты же высшего напряжения и опасности – как сейчас – принц всегда брал бразды правления в свои руки и, разработав во всех деталях план действий, никому не уступал право на решающий удар. Так было во рву замка Кейлюс, так было при похищении Авроры, так было, наконец, и во время недавнего пожара на ярмарке Сен-Жермен.
Вот и сегодня он готовился заманить в ловушку своих врагов, не советуясь ни с кем. На столе перед ним лежали две коротенькие записки, в каждой из которых было всего по нескольку строк. Они были написаны рукой принца, но ни одну из них не украшала его печать, почерк на обеих был подделан – подделан настолько хорошо, что Гонзага улыбнулся самому себе злобной улыбкой, напоминающей волчий оскал. Эти жалкие клочки бумаги несли смерть по меньшей мере двоим людям. Свернув записки вчетверо, он сунул их в карман камзола.
Принц был с ног до головы одет в черное. Такой же зловещий мрак царил и в его душе. Весь день он ходил из угла в угол по своей комнате, лишь изредка присаживаясь к столу. Ненависть и жажда мести переполняли его сердце. Раскаивался ли он? Нет, для этого Гонзага был слишком горд. Впрочем, в преступлениях всегда бывает некая грань – если ее перейти, то назад уже нет дороги… и нужно идти все дальше, спускаться все ниже, ибо остановиться способен лишь тот, кто еще способен ощутить угрызения совести. Подобным слабостям принц был чужд, не давая поблажки и сообщникам, которых безжалостно третировал при малейшем признаке отступничества и вновь увлекал за собой на путь кровавых злодеяний.
В этом отношении один лишь Пейроль был вполне достоин своего господина: фактотум всегда смотрел в будущее и вспоминал о прошлом только для того, чтобы избежать ошибок, помешавших довести преступление до конца.
В этот день интендант часто заглядывал в комнату Филиппа Мантуанского, дабы рассказывать принцу о последних событиях.
Было два часа пополудни, когда костлявая фигура фактотума вновь выросла на пороге. Гонзага, погруженый в раздумья, не услышал его шагов. Но на столе перед принцем стояло серебряное зеркало, и в нем вдруг появилось лицо, искаженное гримасой ненависти. Пейроль смотрел в спину хозяина, улыбаясь отвратительной улыбкой, ибо уже предвкушал момент своего торжества: если Филипп Мантуанский падет от шпаги Лагардера, то все богатства, накопленные ценой преступлений, достанутся интенданту.
Гонзага увидел эту улыбку. В очередной раз ему пришлось убедиться, что хищников нельзя привязывать к себе – их можно только укрощать. Но раньше или позже зверь все равно покажет зубы. Принц понял, что отныне может рассчитывать только на самого себя. Он поднял голову, и на лице Пейроля тут же появилось привычное угодливое выражение. Фактотум сообщил, что в церкви Сен-Маглуар все уже готово к свадьбе, однако вокруг наблюдается какое-то непонятное оживление. Впрочем, причиной тому может быть популярность имени Лагардера. Целая туча нищих окружила кладбище, словно стая ворон.
По обычаю, в день свадьбы невеста раздавала милостыню, поэтому попрошайкам дозволялось толпиться вокруг церкви. Однако, если ожидалось большое стечение народа и храм Божий не мог вместить всех приглашенных, тогда портал оставляли открытым, дабы церемонию могли видеть оставшиеся на паперти, а нищих безжалостно разгоняли еще до прибытия свадебного кортежа. Лишь немногим – самым ловким или привилегированным – удавалось получить законную мзду. Еще труднее было им сохранить свою добычу, ибо неудачливые собратья прятались поблизости и по окончании торжества налетали на счастливцев, пуская в ход костыли и кулаки. Тогда зрители становились свидетелями чудесных превращений: недавние паралитики улепетывали с резвостью молодых пажей, а те, кто только притворялись кривыми, вдруг и впрямь лишались глаза после ловкого удара палкой.
Невозможно было узнать, кто предупредил всю эту свору о сегодняшнем венчании, но было похоже, что весь бывший Двор чудес собрался у церкви Сен-Маглуар.
Гонзага удовлетворенно улыбнулся при этом известии. На подобных каналий всегда можно было рассчитывать в грязном деле, и принц решил, что кого-нибудь из них непременно надо будет использовать.
В феврале темнеет быстро. Уже в четыре часа бледное зимнее солнце, выглянувшее ненадолго для того, чтобы воздать честь юному монарху, скрылось, оставив после себя тусклое серое небо, и вскоре над городом начали сгущаться сумерки.
Зато неф церкви Сен-Маглуар заблистал тысячами огней; блики их заплясали на витражах. Никогда еще старая церковь не выглядела столь великолепной: ее сверкающие окна походили на фейерверк, зажженный среди кладбища, медленно погружающегося во тьму.
Филипп Мантуанский с вызовом глянул на ярко освещенный портал с распахнутыми дверями, а затем опустил взор на черные надгробья.
– Светло и радостно в сердце Авроры и Анри де Лагардера, – сказал он, – а в моем сердце темная ночь! Кто одолеет: мрак или свет? Время идти, господа!
Один за другим сообщники принца проскользнули в тупик и затаились на кладбище среди могил в тени кипарисов и в самых потаенных углах. Замыкал шествие Пейроль.
Гонзага вышел из особняка немного погодя, закрыл дверь и положил ключи в карман. Затем он направился к одному из нищих – молодому человеку с физиономией висельника, который довольно ловко изображал из себя хромого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95