Один А. П. Смоленский, аки Феникс, восставший из пепла и честно глядящий родине в лицо глазами безгрешного моржа, убеждает меня в том, что с олигархами уже ничего такого не может случиться. Но вот с нами, радостно купившими пятилетнюю немецкую машину, перестраивающими родительскую дачу, съездившими в отпуск в Испанию, открывшими один магазинчик и робко присматривающими второй, арендовавшими подвал для ресторанчика, с нами, клерками, мелкими коммерсантами, веб-дизайнерами, издателями, – с нами все обстоит по-другому. Если грянет социальный взрыв, громить будут наши маленькие витрины, а не ваши дворцы из стекла и бетона. И вешать на столбах будут тоже нас.
«Ведомости», 25.04.2003


ЧАСТЬ III
УМНЫЕ И ГЛУПЫЕ
Книжные рецензии для журнала «Афиша»


Борис Акунин. Коронация, или Последний из романов. – «Захаров», Москва

Предполагается, что это последний роман из цикла про Эраста Фандорина. Очевидно, что это совсем не так. Очередная акунинская выходка, привет «Последнему делу Холмса». Слушайте, как-то скучно все это получается, если начинать с информации. А ну ее к бесу. Лучше поговорим о том, как прекрасен Борис Акунин и за что мы все его любим. За уют. Вот мы сейчас живем в эпоху ремонта. Она, конечно, началась не вчера, но сейчас приобрела все черты стабильности и величия. Еще недавно мы жили во времена стоматологии, мы обустраивали самих себя. Теперь, вместо фарфоровых зубов, ставших родными и удобными, мы вставляем вакуумные окна. И с этой точки зрения Акунин – это евроремонт русской литературы. Категория уюта настолько желанна, так манит, мы все помешались на ней, и если бы не Акунин, нам нечего было бы читать на наших финских диванах.
Еще мы любим Акунина за сочетание блеска и кротости. «Коронация» совершенно блестящий роман, лучший, на мой взгляд, из всей серии. И при этом он смиренен и кроток, как кроток его главный герой (не Фандорин), полный достоинства без гордыни. Дворецкий Зюкин торжественная и обворожительная заурядность. Роман «Коронация», как и его автор, так виртуозно настаивает на собственной заурядности, что совершенно перестает ею быть. А даже как бы и выдающимся становится.
Здравомыслие. Викторианское здравомыслие Акунина и его героев, у которых чудачества благопристойны, а пороки банальны, так одиноко выглядит на наших просторах, что принимает вид экстравагантности и драматизма.
Уютный, скромный, здравомыслящий, остроумный, образованный, профессиональный – все это можно сказать одним словом: буржуазный. Борис Акунин – это русский человек, каким его надеется видеть писатель Максим Соколов через двести лет. А он вот уже тут, с нами.
Проза всегда выдает все главные секреты писателя. Проза Акунина, как любой хороший детектив + мистификация, состоит из сконструированных секретов. Все они прекрасно работают, потому что у самого писателя Акунина-Чхартишвили секретов нет. Или есть, но только один: он очень хороший человек. Достойный, спокойный, умный, буржуазный. На таких мир держится. Столп общества.

Юз Алешковский. Карусель, кенгуру и ру-ру. – «Вагриус», Москва

Было интересно сейчас прочесть старые вещи Алешковского, чтобы посмотреть, что от них осталось. В меню планировалось: узнавание, увлечение, разочарование, жалость. Прямо в ходе чтения меню пришлось совершенно изменить.
Очень многие подпольные книжки советского периода сейчас читаются с трудом, а то и с болью. Не только из-за слишком большого места, отведенного государству в тайных думах авторов, не только из-за пафоса и пыла, не только из-за придания литературе вселенского статуса. Не только и не столько из-за всего этого, сколько из-за юмора. Как известно, в эмиграции сложнее всего пережить непонимание юмора, укорененного на воспоминаниях нации, к которой ты не принадлежишь. В этом смысле нынешняя Россия для советской и антисоветской литературы оказалась некоторым образом эмиграцией: они шутят, а нам не смешно. Болезненно не смешно стало читать Вен. Ерофеева: все эти «глаза моего народа» столько раз цитировались, переиначивались, что сейчас кажутся скорее принадлежностью журнала «Столица» 1997 года, нежели поэмы «Москва-Петушки». Это, кстати, типичный пример – журналистика обесценила многие остроты того времени тем, что доказала их изначально журналистскую природу, лишь по случайности получившую пропуск в литературу. Алешковского, как оказалось, читать не только можно, но и самое время.
Потому что там есть изумительные характеры, очень чистая и простая интрига, не шутки юмора и даже не остроты, а подлинное и вполне внеполитическое, народное веселье. Проза Алешковского излучает очень сильное обаяние хорошего, крепкого и доброго человека. Мысли, которые этот человек высказывает, как правило, очень просты. Но ведь дело в том, что на то он и хороший человек. Сложные мысли, по моему глубокому убеждению, а также, кажется, и по убеждению писателя Алешковского, высказывают обычно не очень хорошие люди. А хорошие люди предпочитают говорить какую-нибудь банальность: вести себя в жизни надо хорошо; лучше быть приличным человеком, а не мерзавцем; жизнь довольно справедлива, да и Бог довольно милостив; бить детей нехорошо; писать лучше в унитаз, а пить – с закуской. Что-нибудь в этом роде.
Парадокс нынешней художественной эпохи в том и состоит, что эти простые хорошие вещи говорить как-то не принято, да и некому. Поэтому если их все-таки кто-то произносит, то выглядят они необычайно экстравагантно. Алешковский-писатель прекрасно понимает это и сдабривает свое повествование заведомо эпатирующим матом, невероятными, почти сорокинскими по абсурду приключениями человека-кенгуру, гоголевской трагикомической фантасмагорией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55