ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Если Осенние леса, в одном из которых проходили свои первоначальные служения и Симеон Травник, и сам Камерон Пилигрим, были сокрыты Кругом, то на Весенние леса власть друидов распространялась не полностью. Это объяснялось тем, что осеннее служение учило друида в большей мере природным магическим искусствам, весеннее же – ремеслам магического свойства, которые зачастую были сопряжены с прямой опасностью для жизни. Но если из Осени друида, с которым произошло несчастье, Круг обычно вытаскивал, как из дурного сновидения, то Весенние леса могли навеки отнять жизнь испытуемого. Правда, знающие истинное положение дел высшие служители Круга об этом не очень-то распространялись, но слухи просачивались, и, главным образом, – из-за кладбища, которое располагалось в лесу по имени Май.
Оно было небольшим, и покоились здесь не прошедшие служение по единственной возможной для друида причине – его обрывала случайная или необъяснимая смерть. Были и один-два случая в служениях, когда испытуемые сами накладывали на себя руки, но подробности этих невероятных для всякого лесного жреца поступков не знал никто. И даже причины этого были неизвестны, хотя они, безусловно, должны были быть настолько серьезны, что, по всей видимости, красноречиво свидетельствовали о безвыходных ситуациях. Так или иначе, в Лесу по имени Май было кладбище друидов, в короткой жизни которых так и не успел завершиться очень важный цикл. Этого и боялась старая друидесса Ралина, и потому ожидала вероятного вторжения зорзов именно здесь.
Если Гвинпин в своей пока еще короткой жизни в ипостаси одушевленной деревянной куклы и видывал кладбища, то это совершенно не вписывалось ни в какие ворота его представлений о месте упокоения людских душ. Первое, что он увидел, – это было целое поле ярких весенних и летних цветов. Море ромашек, больших и высоких, тех, что у городских людей принято называть садовыми; стройные синие и фиолетовые люпины; скромные васильки меж редкими колосьями одичавшей пшеницы; плотный ковер белого и розового клевера – все это, казалось, было способно утопить в разноцветных цветущих волнах любую печаль о тщетности всего преходящего. К тому же, цветочное поле было окутано таким густым и медвяным ароматом разнотравья и разноцветья, что воздух здесь можно было просто пить, как диковинный цветочный напиток. Правда, Гвинпин, в силу своего деревянного происхождения не отличавшийся изрядным обонянием, хотя и не лишенный его полностью, остался довольно-таки равнодушен к изобилию запахов и сразу взял быка за рога – отправился на поиски могил.
Однако ему не удалось обнаружить ни роскошных памятников, ни суровых обелисков, ни замысловатой резьбы деревянных идолов. Над захороненными друидами лежали в траве скромные каменные плиты, на которых были выбиты имена и какие-то неизвестные кукле символы. Это были охранные знаки литвинов и полян, балтов и русинов, мазуров и прусов. Знаки охраняли могилы от посягательств, хотя кому здесь могло прийти в голову нарушить покой уснувших навеки друидов? Гвинпин не испытывал особенного пиетета перед смертью, но он внимательно смотрел себе под ноги, чтобы случайно не наступить на край какой-нибудь могилы или не коснуться серой упокойной плиты. В общем-то, это кладбище чем-то даже понравилось его жизнелюбивой натуре, потому что в глубине души Гвин надеялся, что если где-нибудь на свете и существуют кладбища Уснувших кукол, то они тоже должны быть светлыми и беспечальными, как и сами их обитатели. Гвинпин не знал, как еще можно назвать тех, кто упокоился на кладбище; он перебрал много слов, но ни «жильцы», ни «покойники», ни «спящие», ни что-то другое ему не понравилось, а вот «обитатели» – это было хорошо, словно они там все еще живут и чего-нибудь делают. Правда, Гвинпину совершенно не приходило в голову, что можно делать там, под землей, кроме как просто лежать и надеяться, что, может быть, когда-нибудь, пусть даже очень нескоро, все равно удастся проснуться и вылезти наружу. А ради этого можно и подождать, решил Гвинпин и вдруг понял, что он едва ли не разговаривает с могилами. Ему стало не по себе, но он не дал проникнуть в сердце липкому, обволакивающему страху и принялся расхаживать меж плит, пытаясь вспомнить какой-нибудь по возможности веселый и беззаботный мотив.
Отправить Гвина сторожить потаенное кладбище друидов было идеей Ралины. Старая друидесса, подобно Гвиннеусу, свято верила, что дерево не может уставать, а, стало быть, и не должно заснуть, если только само этого не захочет. Лисовин, понятно, был другого мнения, но перечить своей госпоже не стал. Однако перед уходом Гвина в дозор бородач выразительно продемонстрировал ему из-за спины друидессы внушительных размеров кулак. Но Гвинпин и так слишком хорошо помнил свой давешний конфуз, после которого они попали в плен и выпутались из этой крайне неприятной ситуации лишь благодаря помощи старшины кукол. Поэтому он ничего не сказал, только тихо шмыгнул носом и отправился восстанавливать свою честь.
Нельзя сказать, чтобы Гвинпин так уж сильно боялся кладбищ и всего мрачного и таинственного, что обычно связывают с ними люди. Но он совершенно не мог себе представить, что будет делать, если на кладбище вдруг явятся чудины и примутся раскапывать могилы. Правда, старая друидесса несколько раз повторила Гвину, что его дело на кладбище – только наблюдать и сторожить врага, а как только он появится, стремглав мчаться в избушку друидессы. Но роль стороннего наблюдателя Гвинпину изначально не нравилась, и он утешал себя мыслью, что если и произойдет самое страшное именно в ночь его дежурства, он обязательно что-нибудь придумает, а раз так – то и не надо напрасно портить себе нервы до поры до времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Оно было небольшим, и покоились здесь не прошедшие служение по единственной возможной для друида причине – его обрывала случайная или необъяснимая смерть. Были и один-два случая в служениях, когда испытуемые сами накладывали на себя руки, но подробности этих невероятных для всякого лесного жреца поступков не знал никто. И даже причины этого были неизвестны, хотя они, безусловно, должны были быть настолько серьезны, что, по всей видимости, красноречиво свидетельствовали о безвыходных ситуациях. Так или иначе, в Лесу по имени Май было кладбище друидов, в короткой жизни которых так и не успел завершиться очень важный цикл. Этого и боялась старая друидесса Ралина, и потому ожидала вероятного вторжения зорзов именно здесь.
Если Гвинпин в своей пока еще короткой жизни в ипостаси одушевленной деревянной куклы и видывал кладбища, то это совершенно не вписывалось ни в какие ворота его представлений о месте упокоения людских душ. Первое, что он увидел, – это было целое поле ярких весенних и летних цветов. Море ромашек, больших и высоких, тех, что у городских людей принято называть садовыми; стройные синие и фиолетовые люпины; скромные васильки меж редкими колосьями одичавшей пшеницы; плотный ковер белого и розового клевера – все это, казалось, было способно утопить в разноцветных цветущих волнах любую печаль о тщетности всего преходящего. К тому же, цветочное поле было окутано таким густым и медвяным ароматом разнотравья и разноцветья, что воздух здесь можно было просто пить, как диковинный цветочный напиток. Правда, Гвинпин, в силу своего деревянного происхождения не отличавшийся изрядным обонянием, хотя и не лишенный его полностью, остался довольно-таки равнодушен к изобилию запахов и сразу взял быка за рога – отправился на поиски могил.
Однако ему не удалось обнаружить ни роскошных памятников, ни суровых обелисков, ни замысловатой резьбы деревянных идолов. Над захороненными друидами лежали в траве скромные каменные плиты, на которых были выбиты имена и какие-то неизвестные кукле символы. Это были охранные знаки литвинов и полян, балтов и русинов, мазуров и прусов. Знаки охраняли могилы от посягательств, хотя кому здесь могло прийти в голову нарушить покой уснувших навеки друидов? Гвинпин не испытывал особенного пиетета перед смертью, но он внимательно смотрел себе под ноги, чтобы случайно не наступить на край какой-нибудь могилы или не коснуться серой упокойной плиты. В общем-то, это кладбище чем-то даже понравилось его жизнелюбивой натуре, потому что в глубине души Гвин надеялся, что если где-нибудь на свете и существуют кладбища Уснувших кукол, то они тоже должны быть светлыми и беспечальными, как и сами их обитатели. Гвинпин не знал, как еще можно назвать тех, кто упокоился на кладбище; он перебрал много слов, но ни «жильцы», ни «покойники», ни «спящие», ни что-то другое ему не понравилось, а вот «обитатели» – это было хорошо, словно они там все еще живут и чего-нибудь делают. Правда, Гвинпину совершенно не приходило в голову, что можно делать там, под землей, кроме как просто лежать и надеяться, что, может быть, когда-нибудь, пусть даже очень нескоро, все равно удастся проснуться и вылезти наружу. А ради этого можно и подождать, решил Гвинпин и вдруг понял, что он едва ли не разговаривает с могилами. Ему стало не по себе, но он не дал проникнуть в сердце липкому, обволакивающему страху и принялся расхаживать меж плит, пытаясь вспомнить какой-нибудь по возможности веселый и беззаботный мотив.
Отправить Гвина сторожить потаенное кладбище друидов было идеей Ралины. Старая друидесса, подобно Гвиннеусу, свято верила, что дерево не может уставать, а, стало быть, и не должно заснуть, если только само этого не захочет. Лисовин, понятно, был другого мнения, но перечить своей госпоже не стал. Однако перед уходом Гвина в дозор бородач выразительно продемонстрировал ему из-за спины друидессы внушительных размеров кулак. Но Гвинпин и так слишком хорошо помнил свой давешний конфуз, после которого они попали в плен и выпутались из этой крайне неприятной ситуации лишь благодаря помощи старшины кукол. Поэтому он ничего не сказал, только тихо шмыгнул носом и отправился восстанавливать свою честь.
Нельзя сказать, чтобы Гвинпин так уж сильно боялся кладбищ и всего мрачного и таинственного, что обычно связывают с ними люди. Но он совершенно не мог себе представить, что будет делать, если на кладбище вдруг явятся чудины и примутся раскапывать могилы. Правда, старая друидесса несколько раз повторила Гвину, что его дело на кладбище – только наблюдать и сторожить врага, а как только он появится, стремглав мчаться в избушку друидессы. Но роль стороннего наблюдателя Гвинпину изначально не нравилась, и он утешал себя мыслью, что если и произойдет самое страшное именно в ночь его дежурства, он обязательно что-нибудь придумает, а раз так – то и не надо напрасно портить себе нервы до поры до времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127