Зато нас обнаружить нетрудно - за колоннадой выдвижных мачт тянется предательский белый бурун, шлифованная сталь отбрасывает зайчики. Появись патрульный самолёт - в низких лучах закатного солнца наш след будет виден долго-долго, даже если мы уйдем на глубину. Тут все решает, кто кого обнаружит первым.
Мы с Симбирцевым расписаны в одну смену. Он вжимает глаз в окуляр командирского перископа, я - в окуляр зенитного. Симбирцев следит за носовым сектором, я - за кормовым. Морской окоем мы поделили пополам - ему полукруг и мне полукруг. Тычемся в границы румбов, точь-в-точь как упирались за столом локтями, зло и молча.
В моем секторе - солнце и слепящая дорожка. Всякий раз, когда зрительный круг приближается к светилу, приходится зажмуриваться - лучи усилены мощными линзами.
Ходим вокруг перископных колодцев и час, и другой. Я нечаянно залезаю в сектор Симбирцева, вижу плосколицую головку, венчающую его перископ. Гоша тоже видит меня, точнее, мое овальное стеклянное око. Стоим рядом в боевой рубке, а взгляды наши престранным образом встретились в подсолнечном мире, над водой. Поворотная призма командирского перископа резко опускается и поднимается - будто подмигивает. Ну конечно, подмигивает! Я тоже «мигаю» в ответ.
- Ну что, Сергеич? Постоял у перископа - глаз горит, как у циклопа?
- Горит, - соглашаюсь я.
Разворачиваю перископ в сторону носа. Синюю гладь взрезают три чёрных плавника. Три круто выгнутые спины, блеснув на солнце, плавно скрываются в воде. Дельфины! Резвится целая стая. Подошли бы поближе! Или их пугают наши подводные выхлопы? «Чафф-чафф-чафф!» Торопливый дых натужного паровоза.
Разворачиваюсь в свой сектор. Алый диск солнца вот-вот коснется горизонта. Дорожка уже не слепит, море выстлано красными бликами. С хрустким шорохом вращаются перископные трубы. Подлодка идет, полагаясь только на наши - мои и Гошины - глаза. Не прозевать бы самолёт. Все время чудятся чёрные точки, возникающие в плотной небесной синеве. Это от напряжения. Иногда для подстраховки меняемся секторами.
Ходим вокруг перископных колодцев, как кони, вращающие ворот. В тесноте рубки то и дело ощущаю широкую симбирцевскую спину. Сразу чувствуешь себя увереннее.
Я регулярно наведываюсь в трюм мидчелистов, где живет теперь Жамбалов. Дамба косится на мои офицерские нашивки, и я прихожу в обычной комбинезонной куртке без знаков различия. Но это помогает мало. Жамбалов соглашается со всеми моими аргументами против переселения душ, безразлично кивает круглой стриженой головой. Азиатский человек.
Лишь однажды Жамбалов оживился и в его глазах вспыхнул интерес, когда я принес ему номер «Науки и религии» с фотографией во весь разворот. На снимке застыл в горестном оцепенении буддийский старец. Он сидел в зале бангкокского пресс-центра в окружении фотостендов, где были запечатлены жертвы головорезов Пол Пота. Тела монахов, прикрытые оранжевыми мантиями, были уложены в ряды, и ряды эти, словно оранжевые лучи, разбегались от старика во все стороны. Полпотовцы вырезали монастырь поголовно, уцелел только этот старик.
Я оставил журнал Дамбе и выбрался из трюма.
За вечерним чаем, ковыряя вилкой омлет из яичного порошка, лейтенант Васильчиков заметил, что район, в который мы забрались, делит дурную славу Бермудского треугольника. Суеверный и падкий до всяких таинственных историй, механик подхватил тему, и Абатуров, против обыкновения, не только не высмеял их обоих, но и предупредил всех офицеров, а затем по трансляции и весь экипаж о том, что лодка входит в зону сильных вихревых течений, и потому на боевых постах необходимо удвоить бдительность. Вскоре и в самом деле стало происходить необычное. Лодку затрясло, будто она съехала на булыгу. Стрелки отсечных глубиномеров, всегда тихие и плавные, вдруг задергались, запрыгали. На пост горизонтальных рулей вне смены был вызван боцман, но и в его опытных руках субмарина с трудом держала глубину: то проваливалась метров на десять, то выскакивала под перископ, то дифферентовалась на корму, то стремительно клонилась на нос. Сквозь сталь прочного корпуса невооруженным ухом было слышно, как клокотала за бортами вода, булькала, журчала, будто лодка попала в кипящий котел. Время от времени снаружи что-то било по надстройкам, и стонущие звуки этих непонятных ударов разносились по притихшим отсекам.
Как ни менял Голицын диапазон частот - в наушниках стоял сплошной рев подводного шторма. Потом вдруг развертка помигала-помигала и начисто исчезла с экрана индикатора. Из центрального поста перебрался к ним Абатуров и возглавил консилиум. Сошлись в одном - неисправность надо искать за бортом, в акустических антеннах.
Дождались темноты. Всплыли.
- Ну что, земляк?! - сжал Голицыну плечо командир. - Надевай «турецкие шаровары» - и вперед с песней! А Андрей Иваныч тебя подстрахует. Надстройка - его хозяйство.
«Турецкие шаровары» - комбинезоны химкомплекта - Голицын и Белохатко натягивали в боевой рубке. Качка наваливала их друг на друга, на стволы перископов, но Дмитрий все же изловчился и, перед тем как всунуть руки в прорезиненные рукава, демонстративно поправил манжеты. Боцман криво усмехнулся.
Они выбрались на мостик и запьянели от солоноватого озона. Полная луна выплыла из океана в частоколе беззвучных молний.
Как ни странно, но подводная свистопляска давала о себе знать на поверхности лишь короткой хаотичной волной. Острые всплески не помешали мичманам перебежать по мокрой палубе к носу. Боцман быстро отдраил лаз в акустическую выгородку, и Голицын опустился туда, где совсем недавно нежился в ночной «купальне».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129