Конечно, мичман к матросу ближе, да и житейский опыт вместе с дипломом не выдают. А все же обидно…

5.
Домой!
Подводная лодка ползет вверх по меридиану, как улитка по стеблю. Большая Медведица так поднялась над горизонтом, что видны уже Гончие Псы, примостившиеся под ковшом. А Полярная звезда переползла в зенит. Над Скандинавией стоит ясная луна. Небо чисто. Западные звёзды в поволоке северного сияния.
Мы снова во владениях Снежной королевы…
На мостике - непроглядная темень. Удивительно легко чувствуешь себя в темноте. За поход она стала средой обитания, и я опасаюсь, что солнечный свет заставит меня прятаться в сумраке. Оказывается, глазу вполне достаточно света звёзд. Тусклая подсветка компасного репитера, если не прикрыть его рукой, слепит, словно прожектор.
Командира тревожит странное свечение, возникшее у нас по курсу. Горит танкер? НЛО? Огни святого Эльма? Старпом вспоминает, что года три назад в этом районе извергался вулкан. Может, проснулся ещё один? И словно в подтверждение симбирцевской версии, у самой рубки вздыбилась вдруг шальная волна. Нас окатило с головой. Такие всплески бывают только от подземных толчков;
- Под утро пересекли границу полярных владений СССР. Я сообщил об этом по лодочной трансляции, и в отсеках грянуло «ура!».
Боцман красит суриком новую легость для бросательных концов. Красный мешочек с грузом очень эффектно упадет на снег причала: алое на белом!
Симбирцев собрал обе швартовые команды - носовую и кормовую - в дизельном отсеке на инструктаж. Это что-то вроде генеральной репетиции перед премьерой. Швартовка - венец похода. Действо под названием «экстра-швартовка отличной подводной лодки» должно быть разыграно перед взором встречающего начальства, перед всем подплавом, на виду жен и детей с блеском балетной труппы Большого театра. Выглядеть это будет так. На носу и на корме выстроятся по «ранжиру, весу и жиру» швартовщики в новеньких спасательных жилетах, бушлатах и бескозырках. Командиры обеих швартовых партий - в тужурках; матрос Данилов с гюйсштоком и красным полотнищем наготове; в корме - матрос Тодор с флагштоком и бело-синим флагом. Едва нос пересечет торцевую линию пирса, обе партии бесшумно и четко разбегутся к кнехтам. По свистку с мостика носовая швартовая команда подаст на пирс бросательные концы, ярко-красный мешочек легости опишет плавную дугу - и вспыхнет на снегу алой точкой. Это будет последняя точка похода.
- И смотрите у меня, кто «щуку поймает»! - грозно, ноне страшно предупреждает старпом, дабы отбить охоту промахиваться и попадать легостью в воду. - По двум свисткам заводить концы на корме. Швартовые укладывать не вперехлест, как на речной барже, а вразбор, каждый через свой кнехт и свою киповую планку. - Симбирцев вставил в пальцы спички и показал, как надо.
Едва ошвартуется нос, как тут же по команде «Флаг перенести» на носу мгновенно будет водружен гюйсшток с алым полотнищем, а на корме взовьется Военно-морской флаг.
- Кто не понял своего назначения? - интересуется старпом и довольно подытоживает:-У матросов нет вопросов!
Штурман разглаживает на прокладочном столе последнюю карту. На ней уже виден вход в гавань.
Общая бессонница. Не помогает и димедрол - домой Последняя ходовая неделя- самое опасное время. Экипаж уже живет берегом - предвкушениями, заботами, делами, прерванными походом, забытыми до поры и теперь вновь оживающими. В такие дни жди аварии, чрезвычайные происшествия и прочие беды. Самая вероятная - расплавление подшипников гребных валов.
Я себя так застращал этими подшипниками, что запах горелого баббита мерещится даже на камбузе. Все так просто: вот матрос Данилов задремал на вахте, масло вытекает из корпуса упорного подшипника, шейка вала трется о вкладыш ветхую, стремительно греется и вот уже потек расплавленный металл, вал стопорится, гребной винт замирает…
Мои тревоги и опасения перерастают в стойкий страх, и я все чаще наведываюсь к мидчелистам. Прихожу к ним и глубокой полночью, в часы лютой бессонницы. Таи, в трюме предкормового отсека, сердце отпускает. С мерным шелестом вращаются гребные валы, масляные ванны полны, и в канавках упорного подшипника размером с добрую бочку обильно бежит разогретое турбинное масло; стрелки температурных датчиков далеки от красных рисок. И в глазах матроса Данилова - ни тени сна.
Мидчелисты, как и трюмные, живут на двойной глубине, под двумя крышами-над ними море и отсечная палуба. В «шхеру» ведет квадратный лаз, прикрытый рифленой крышкой-ее не сразу заметишь. Короткий отвесный трапик,- и ты, пригибаясь, влезешь в механическое подбрюшье субмарины. Там мидчелисты несут вахту, там и спят - матрасы уложены в промежутки между гребными электромоторами.
Обитатели тихого и теплого трюма скрыты от офицерского глаза, предоставлены самим себе, и нужна изрядная совесть, чтобы не пользоваться преимуществами укромного местечка. Вахта здесь - одна из самых тяжёлых в психологическом смысле. Сидеть и наблюдать. Часами. Изо дня в день, из месяца в месяц. Ни моря тебе, ни чаек, которыми любуются порой сигнальщики, ни пеняя дельфинов, которому внимают иногда акустики. Море даёт знать о себе лишь солеными каплями, выжатыми на большой глубине из дейдвудных сальников, да ещё в качку, когда швыряет так, что того и гляди угодишь под вращающиеся валы толщиной с бревно. Только держись!
Требуется недюжинное воображение, чтобы, глядя на подшипники и. масляные ванны, представлять себя на корабле, в океане, в глубинах Атлантики, на боевом посту…
В ногах Данилова - цистерна циркуляционного масла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129