Моя would-be-wife и could-be-daughter ответствовала мне с преждевременной какой-то мудростью:
— Не бери в голову. — Ее любимое присловье. — Десять лет — тоже немало. Разве есть стопроцентная гарантия, что они у нас с тобой в запасе?
В чем, в чем, а в десяти годах супружеской гармонии (не скажу — счастья) я был тогда уверен, предварительно проконсультировавшись с Питером Шапиро, который искусно пользовался эвфемизмами в разговоре с пациентами, заменяя, к примеру, слово «старческий» на «возрастной».
— Что лучше: сделать и жалеть или не сделать и жалеть? — спросила она меня.
— Смотря что, — состорожничал я.
Как выяснилось, семейное строительство интересовало ее больше, чем секс.
Так и не догадался, что не девушка, сама призналась, никто за язык не тянул. Физических признаков девства не оказалось, но они, как известно, вовсе и не обязательны, а что касается косвенных, то следует ли к ним отнести то, что она разрыдалась, когда впервые мне отдалась? Не знал, что и думать, утешал и снова возбуждался от ее слез, а она продолжала плакать, шептала: «Прости меня…» За что мне ее прощать — убей Бог не пойму!
Отсутствие удивления и некоторую даже заторможенность в постели отнес на счет душевных задержек. Была скорее нежной, чем страстной, что меня в моем возрасте вполне устраивало — нимфоманку-непоседу мне бы, боюсь, уже не ублажить. Да я и прежде предпочитал фригидок. Мужской эгоизм? Не думаю. Фригидкам перепадает больше, чем нимфоманкам. Попалась мне однажды скромница и тихоня, а в постели оказалась зверь. Почему такое несоответствие? У сек-си вся энергия сосредоточена в их чувствилище, а остальное тело точно нарост на нем, не говоря уж о таком атавизме, как душа, и никакого участия ни то ни другая в любви не принимают. У Лены — наоборот. Судя по ее сдержанности, я вообще не был уверен, что она что-нибудь испытывает там, в главном любовном органе, но при этом так сжимала меня, будто боялась потерять. Соитие существовало для нее не само по себе, но как физический знак неземной какой-то близости. А поцелуи почему-то и вовсе не признавала, хоть и снисходила до моих домогательств, прозвав «слюнявчиком».
Потом, когда мы стали с ней ссориться, упрекала, что я похотлив, а не нежен. Это настолько не соответствовало реальности, что я спрашивал себя: а не принимает ли она меня за кого другого? Но это в будущем, а пока меж нами установился род дружбы и взаимопонимания, секс просто углубил нашу связь, вывел ее на качественно иной уровень, после чего было естественно жениться; к тому же это решало некоторые ее статусные проблемы (она была «гостевичка», а в пятилетней перспективе замужества получала американское гражданство). Она рассказала мне о том, как была изнасилована старшеклассниками в одиннадцатилетнем возрасте. Тогда я это так понял, что давняя та групповуха была ее единственным сексуальным опытом.
Первые годы совместной жизни были безоблачными, матерью она оказалась куда более страстной и необузданной, чем любовницей, в ней появилась черта, о которой я и не подозревал, — постоянная, на грани истерии, тревога за дочку. У меня достаточный родительский опыт — не могу сказать, чтоб Танюша болела в младенчестве больше других моих детей, но ни одна из моих жен так не убивалась по пустяш-ным поводам. А меня упрекала в черствости — что не схожу вместе с ней с ума. Тем более странно, что сама росла сиротой — отец исчез до ее рождения, была внебрачным, как русские говорят, нагульным ребенком, мать погибла во время знаменитой сибирской катастрофы «ТУ-134» над Иркутском, когда Лене не было и шести. Меня это вполне устраивало: русские родственники жены, оставшиеся там либо переехавшие сюда, — еще тот хвост. Как эмоционально, так и экономически.
С ходу признаюсь в одном свойстве, которое, возможно, сыграло некоторую роль в нашей истории, но только в начальный ее период: скорее всего потому, что рос в многодетной семье, где на счету каждый пенни, а отчасти и согласно мормонской традиции запасаться на год вперед в ожидании царства Христова — я немного прижимист. Ну, скажем, с некоторых пор я перестал покупать настенные календари, копя старые — лет этак через десять дни и числа в них совпадали один к одному. Вряд ли эта моя — скорее наследственная, чем личная — черта сильно сказалась на наших с Леной отношениях. Пока не появился на сцене новый персонаж: ее брат. Мне показалось, что его явление было полной неожиданностью для нее. Что до меня, я даже не подозревал о его существовании'
Брата звали Володей, и он еще меньше походил на семита чем Лена. Однако больше мне бросилось в глаза другое — его несходство с Леной.
К тому времени мы уже несколько отошли от покойного течения семейной жизни. Накапливалось взаимное раздражение: у меня — на ее траты, нервные преувеличения и необоснованную тревогу за Танюшу, у нее — на мою черствость и скупость. До рождения ребенка мы жили довольно скромно, ни в чем существенном себе не отказывая. Жалоб с ее стороны на мою разумную экономию не поступало, как и с моей — на ее транжирство. Понятно, с рождением ребенка траты увеличиваются. Я не возражал, когда она таскала Танюшу по врачам (на мой взгляд, без всякой надобности), но когда пошли траты на одежды и игрушки — не выдержал. Нет, я вовсе не за то, чтобы ребенок ходил голым и играл с собственной какашкой (ее слова), но профукать так деньги — никакой профессорской зарплаты не хватит. Я ссылался на свой опыт аскетического воспитания шести предыдущих детей, который она не просто игнорировала, но страстно отрицала, обкусывая ногти и говоря в ответ, что этот опыт притупил во мне родительские чувства:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57