Нет, дай мне закончить! Еще раз повторю: конечно же, я ревную! Тебя не было целый год, и вот ты возвращаешься и снова хочешь уехать. Но Элен, ты же все очень тонко чувствуешь, ты сама должна понимать, какая это бессильная бессмысленная чушь!
– Между прочим, эту бессмысленную чушь написал Володя, а не Тцара.
– Володя? – Владимир. Ильич. Ульянов-Ленин, – отчетливо произнесла Элен, наслаждаясь произведенным эффектом.
– Ленин?
– Ленин. Ленин! – вызывающе повторила Элен. – Уж поверь на слово, что не Надин… И даже не Инессин… Ты не там читаешь!
Она забрала у Максима журнал:
– «Я говорю тебе: нет начал, и мы не трепещем, не дрожим, мы не сентиментальны. Мы – северный ветер, рвущий грязный лен облаков и молитв, мы готовим великий спектакль катастрофы, огня и разрушения! Мы положим конец страданиям и заменим слезы голосами Сирен, которые разнесутся от одного континента до другого…» Ты думаешь, Тцара мог бы сказать подобное? Разумеется, это Володины слова! Я сама слышала, как он говорил их в той цюрихской пивнушке на Шпигель-гассе, рядом с которой мы жили. Мировая революция – это и есть дада, глупыш!
Максим боязливо косится на меня.
– Элен, следи за своими словами. В конце концов, мы не одни. Я тебя знаю давно, но…
– Ах, оставь! Это Тимур, он из Петрограда, и он не опасен даже для тебя, мой недалекий революционный трусишка.
– Максим, – мужчина слишком крепко пожимает мне руку, – ну-с, и что же слышно в Петрограде, молодой человек?
Я чувствую неприязнь, исходящую от него, и сам не могу сдержаться:
– Почему вы все время называете Петербург Петроградом? Его уже давно переименовали…
– Ахахахах, – фальшиво смеется Максим, – а вы остряк! Опасный остряк!
Элен обнимает меня:
– Он еще совсем молоденький! Такой смешной… Ой! Мальчики! Мальчики! Знаете, я никогда не могла понять одной вещи. Видите облака? Они такие красивые, потому что в них вода?
Максим снисходительно усмехается и подмигивает мне, пытаясь завоевать расположение:
– Разумеется, там вода, Элен, что же еще…
– А как она туда попадает?
– Она испаряется с земли.
– Но там же наверху холодно, так?
– Конечно.
– Значит, вода там должна замерзать! А почему тогда облака не падают вниз? Я все время жду, когда с неба начнут падать замерзшие облака…
– Хм… Не знаю…Она счастливо смеется:
– Вот видишь! Ты не знаешь, почему облака не падают на землю, и при этом пытаешься учить меня жизни… Конечно же, Тцара – обыкновенный скучный дезертир, просто ему повезло, что Володя в нужный момент оказался рядом. Нет, на этот раз я еду вовсе не к Тцаре.
– А к кому же тогда? Кто на этот раз у тебя «волшебный»?
– Вот, посмотри… – Элен протягивает ему клочок бумаги, – я это вырвала из Dada Tank, когда была в Белграде. Сербский поэт Драган Алексич. «Циклон Таба»… Ах! Нет, это совершенно волшебно! Тимур, у вас снова было дежавю! Я видела! Видела! Боже, какой вы счастливый! Я вам так завидую! Я уже давно забыла, что это такое, со мной они почему-то не происходят. Знаете что… Я хочу, чтобы вы меня запомнили! Возьмите, это вам! Нет, возьмите, я прошу! Это безделушка, конечно же, но она очень дорога моему сердцу.
Небольшая статуэтка, грубо высеченная из дерева. Облезлая черная краска, трещины в рассохшейся древесине.
– А кто это? – спрашиваю я. – Собака?
– Нет-нет! Это лис! Я купила его в одной китайской лавочке. Правда же, он милый?.. Я знаю, вам кажется, что это обычная дешевая поделка для туристов, но поверьте мне – это священный черный лис. Видите, как он улыбается? Это значит, вы ему нравитесь и он будет вас защищать!..
Максим демонстративно смотрит на часы.
– Элен, может быть, до Белграда ты все-таки успеешь заглянуть со мной к Фрунзе? Он спрашивал о тебе…
Весь оставшийся вечер я гуляю по городу. Никаких станций метро и одноклассников здесь, конечно же, нет – каким-то образом я попал в прошлое. Меня это совершенно не удивляет: я смотрел слишком много фильмов про путешествия во времени. Первый раз в жизни я начинаю жалеть, что редко бывал на уроках истории: я не представляю даже примерно, что это за год, в голове крутится лишь непонятное слово «продразверстка», если долго повторять его про себя – начинает выделяться слюна. Дико хочется есть. На площади я продаю свои часы Swatch Skin за 18 миллионов подвыпившему крестьянину – тот долго, назойливо и неинтересно рассказывает мне о своих дочерях, дыша перегаром и потом. Я не слушаю его и думаю о том, что мне еще повезло попасть всего лишь в прошлое столетие, а не в средние века, полные консервированных рыцарей и гнилозубых герцогинь, не говоря уж об обычных крестьянах. Или какие вообще герцогини в средневековой Руси? От голода я становлюсь злым.
Большой пирог с капустой за четыреста тысяч мятых рублей делает меня гораздо терпимее. Посреди Москвы-реки бьют в небо два фонтана: я стою на набережной, и ветер доносит до меня мелкие капли, которые невесомой приятной пылью падают на лицо. Если б знать хоть что-нибудь из истории, тут можно было бы нормально жить: поспорить с кем-нибудь на миллиард о том, когда умрет Ленин или что-нибудь типа того. Хм, с Лениным нужно быть поосторожнее: это же сейчас всякие концлагеря и враги народа? Или когда? Дерьмо, ну почему я прогуливал историю…
Уже давно стемнело, я брожу по улицам в поисках гостиницы.
– Тим!!! Осторожно!!!
Кто-то сильным ударом сбивает меня с ног, бросает в соседний переулок. Мы падаем на мостовую и катимся вниз. Сзади раздается гулкий хлопок, пространство вздрагивает и вдруг становится очень тихо. Тихо и медленно. На нас сыплются обугленные доски, пахнет гарью. Еще один хлопок. Я чувствую пульс, стучащий в ушах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52