– А как ноги?
– Прекрасно, – ответил я. Их возвращение к жизни прошло почти безболезненно,
– Тогда я сейчас смою грязь со спины.
– Нет, – не согласился я. – Утром.
– Там много грязи.
– Она там так долго, что еще несколько часов ничего не добавят. Мне сделали четыре противостолбнячные прививки за последние два года… и на худой конец есть пенициллин… а я так устал.
Джоанна не спорила. Она заставила меня, нелепо одетого в голубую кофту и черные рейтузы, лечь в свою постель. Я был похож на второсортного балетного танцора с похмелья. Простыня еще сохраняла очертания ее тела, как она лежала, когда я разбудил ее, и на подушке оставалось углубление от ее головы. Я положил голову в это углубление со странным чувством восторга. Она заметила мою улыбку и правильно поняла ее.
– Это первый раз, когда ты лег в мою постель. И последний.
– Есть у тебя сердце, Джоанна?
Она села на край матраса и посмотрела на меня.
– Это нехорошо для кузенов.
– А если бы мы не были кузенами?
– Не знаю. – Она вздохнула. – Но мы кузены.
Она наклонилась и поцеловала меня в лоб, пожелав спокойной ночи.
Я не мог сдержаться, обнял ее за плечи и притянул к себе, и поцеловал по-настоящему. Первый раз. Я всегда подавлял и сдерживал свое чувство. Это был слишком жадный, слишком страстный, даже отчаянный поцелуй, я знал, но не мог остановиться. На какой-то момент она расслабилась и вернула мне поцелуй, но это было короткое мгновение, и я даже подумал, что мне почудилось, но потом она резко встала.
Я не удерживал ее. Она стояла и смотрела на меня, на лице не было никаких эмоций. Ни возмущения, ни отвращения, ни любви. Ни слова не говоря, она пошла к софе в другом конце комнаты, легла и укрылась одеялом, протянула руку к настольной лампе и выключила свет.
Ровный, хорошо контролируемый голос сказал через комнату:
– Спокойной ночи, Роб.
– Спокойной ночи, Джоанна. Наступила тишина.
Я перевернулся на живот и уткнулся лицом в ее подушку.
13
Не знаю, спала она или нет. В комнате было тихо. Время тянулось медленно.
Теперь кровь в руках яростно стучала, но меня это не тревожило. Мне было хорошо, хотя и больно. К завтрашнему полудню, подумал я и поправил себя – к нынешнему полудню, они должны быть способны работать. Должны.
Едва рассвело, я услышал, как Джоанна пошла в узкую ванную-кухню, почистила зубы и приготовила кофе. Субботнее утро, подумал я. День Зимнего кубка. Но я не вскочил с постели, радостно приветствуя наступивший день. Я медленно перевернулся с живота на бок, закрыв глаза от боли в каждой мышце от шеи до пояса; спину и запястья остро саднило. Я и вправду чувствовал себя неважно.
Джоанна вошла в комнату с дымящимся кофейником и поставила его на столик возле постели. Лицо у нее было бледно и ничего не выражало.
– Кофе? – спросила она, лишь бы что-то сказать.
– Спасибо.
– Как ты себя чувствуешь? – Вопрос прозвучал как на приеме у врача.
– Живой. Наступила пауза.
– Ну пожалуйста, – воскликнул я. – Или ударь меня, или улыбнись – или то, или другое. Не стой так с трагическим видом, будто Альбертхолл сгорел в первую ночь после представления «Прометея».
– Черт возьми, Роб, – сказала она, и лицо у нее сморщилось от смеха.
– Перемирие?
– Перемирие, – согласилась Джоанна, все еще улыбаясь. Она даже снова села на край матраса. Я перевел себя в сидячее положение, морщась от боли и высвобождая руку из-под простыни, чтобы взять кофе.
Рука очень напоминала гроздь свежих говяжьих сосисок. Я вытащил вторую. Еще одна гроздь. Кожа на обеих руках страшно натянулась, и они выглядели неестественно красными.
– Проклятье. Который час?
– Около восьми. А в чем дело?
Восемь часов. Мой заезд в два тридцать. Я должен быть в Аскоте самое позднее в час тридцать, дорога на такси займет минут пятьдесят. Пусть будет час с дорожными пробками. Мне остается четыре с половиной часа, чтобы сделать себя способным для скачек. И, судя по тому, как я себя чувствую, работа предстоит тяжелая.
Я начал размышлять, что делать. Турецкие бани с паром и массажем? Ноя потерял слишком много кожи, чтобы эта идея вызывала удовольствие. Гимнастический зал? Возможно, но там слишком резкие движения. Легкий галоп в парке? Хорошее решение в любой день, кроме субботы, когда парк битком набит маленькими девочками, прогуливающимися верхом в сопровождении конюхов. Или еще лучше галоп на скаковой лошади в Эпсоне, но нет ни времени договориться, ни объяснения, зачем мне это нужно.
– В чем дело? – повторила Джоанна. Я объяснил.
– Ты серьезно? Ты решил участвовать сегодня в скачках?
– Да.
– Но ты не сможешь.
– В этом все дело. Сейчас мы должны обсудить, как сделать, чтоб я смог.
– Я не то хотела сказать, – запротестовала она. – Ты выглядишь совсем больным. Тебе надо спокойно отлежаться в постели хотя бы один день.
– Я отлежусь завтра. Сегодня мы с Темплейтом участвуем в Зимнем кубке. – Она стала энергично отговаривать меня, и тогда я объяснил, почему я должен участвовать. Я рассказал о ненависти Кемп-Лоура к жокеям и о том, что случилось вчера, когда она нашла меня в телефонной будке. Я не смотрел на нее, когда рассказывал об эпизоде в сбруйной, по понятным причинам мне было противно описывать свое бессилие даже ей, и, безусловно, я никогда не повторю рассказа кому-нибудь еще.
Когда я замолчал, она с полминуты смотрела на меня без единого слова – тридцать долгих секунд, – потом откашлялась и проговорила:
– Да, понимаю. Тогда нам лучше поскорей взяться за дело, чтобы ты был готов к скачкам. – Я улыбнулся. – С чего начнем?
– Горячая ванна и завтрак. И можно послушать прогноз погоды?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69